Лошади, застоявшиеся на морозе, теперь захотели согреться и неслись домой как черти. А сани то направо, то налево — дерг! А потом снова — дерг!.. Кум Бахрачек обхватил за талию фрау Бжускулю и пел. А фрау Бжускуля покачивалась и дремала. В конце концов приехали домой. Выбегает отец, выбегает соседка, кум слезает с санок, помогает слезть куме, а отец спрашивает:
— Где же Иоахимек?
— Какой Иоахимек? Клеофасик, а не Иоахимек!.. — бормочет кум.
Отец не обратил внимания на слова кума и обыскал сани. Не было там ни Клеофасика, ни меня, то есть Иоахимека.
Отец с соседкой отправились на поиски и нашли меня в глубоком сугробе у дороги. Я сладко спал, ведь я тоже был пьян, а в снегу было тепло. Обрадованный отец подхватил меня на руки и вернулся домой, а потом была гулянка. Все перепились и дружно решили, что из меня вырастет очень порядочный человек, только мне на роду написано скитаться по свету.
Все это рассказала мне мать, благословляя провидение, которое охраняло меня у самого порога жизни.
Эх, куда подевались те золотые времена!..
Трубка моя погасла, пора топать домой. Завтра мне предстоит рыть могилу для старого Пищека. Пищек был постарше меня и, пожалуй, во всей Лиготке он последний из людей примерно моего возраста, которых мне выпало похоронить. Остальные лиготчане уже помоложе меня. Интересно, а кто меня похоронит, когда и я соберусь на тот свет?
Мне не жаль будет покинуть этот свет; то, что мне положено было выпить, я выпил, красивых девушек не сторонился, исходил немалую часть света, человек я бывалый, видел и счастье и горе, много раз смерть с косой за мной гонялась, но мне всегда удавалось от нее улизнуть, никого я, помнится, не обижал — одним словом, мне легко будет умирать. Попрошу я тогда позвать цыган, чтобы сыграли чардаш. Огневой чардаш. Такой, как играли когда-то в Будапеште… Но об этом я расскажу в другой раз, если еще жив буду.
Цыгане сыграют чардаш, а я глотну в последний раз винца и испущу дух, как сказал бы патер Кмита, упокой, боже, душу его, ибо он давно уже умер! И побредет моя душенька по Млечному Пути прямехонько на небо, а мелодия чардаша потащится следом за мной до самых небесных врат.
Может, никто тогда не скажет того, что сказала дочка покойного старика Пищека, вдова с восемью детьми, когда старика Пищека сшибла легковая машина. В той машине ехал какой-то молодой человек из города. Гудел он, гудел, только глуховатый Пищек не слышал. А когда машина была уже близко, молодой человек снова загудел. Старику Пи-щеку надо бы шагнуть вправо — шел он серединой дороги, а он попер налево — прямо под машину. Ну и стряслась беда. Машина оказалась во рву с левой стороны дороги, старый Пищек лежал на дороге со сломанным бедром, а молодой человек кричал и сокрушался. Подъехал автобус Молина, остановился. Из автобуса выпрыгнули люди, помогли вытащить легковую машину из рва, уложили в нее старого Пищека, и молодой человек отвез его в больницу в Тешине. Три недели спустя старый Пищек умер от заражения крови. Доктора просверлили Пищеку ногу в колене, протянули сквозь отверстие проволочку, а к концу проволочки привязали тяжелую гирю, чтобы вытянутая нога лучше заживала и сломанное бедро срослось, как следует. Бедро совсем не срослось, времени не хватило. Так со сломанным бедром и похоронил я старого Пищека. Молодой человек, который его переехал, тоже был на похоронах. Потом он в стороне о чем-то долго совещался с преподобным отцом. Преподобный отец, патер Важеха, подошел к дочке Пищека, плакавшей над могилой отца и сказал ей так:
— Вытжинская, — это ее фамилия по мужу, — Вытжинская, вот этот молодой человек, который вашего папашу переехал, посылает вам в утешение три тысячи злотых!.. — И дал ей три тысячи злотых. Шесть пятисотенных.
Вытжинская от удивления даже руками всплеснула и как ляпнет:
— Слава богу, что молодой человек отца переехал, вот у меня и три тысячи злотых! Словно с неба свалились!..
Когда я испущу дух под цыганский чардаш, никто, наверно, не скажет: «Слава богу, умер наконец старый могильщик Иоахим Рыбка, вот нам то-то и то-то осталось от него в наследство!..»
Останется после моей смерти семь пар часов в шкафу. Как соберусь я помирать, в последний раз заведу все по очереди, начиная с самых старых и кончая самыми новыми — теми, с третьего штрека на пятом горизонте шахты «Барбара III». Попрошу я их повесить на стене напротив, чтобы мог я на них глядеть, и ладно. Часы будут тикать и покачиваться на цепочках, цыгане сыграют чардаш, а я в последний раз потяну вино из бутылки, и хорошо мне будет помирать.