Итак, вернемся к мелким событиям, о которых особенно много и рассказывать-то нечего... Когда весна начинает граничить с летом и ночи становятся теплыми, в Вене, как и в любом большом городе, скамейки в скверах и садах вновь начинают пользоваться успехом - зимой они в большинстве случаев стояли заброшенные и отверженные, часто заваленные снегом, никому не нужные и никем не тронутые, - причем они пользуются успехом у самых различных категорий горожан, а именно: у влюбленных в широком и узком значении этого слова, у людей, по той или иной причине страдающих бессонницей, у завсегдатаев кафе после их закрытия, когда никак нельзя оборвать начатый спор, у собственно мечтателей (правда, такие редко встречаются) и, наконец, и главным образом, у бездомных, у мужчин и женщин, не имеющих места жительства, эти - самые упорные, правда, их упорство разом улетучивается, когда полицейский поглядит на них в упор или когда они отсидят ноги, но иногда, если повезет, они упорствуют до самого белого дня.
Тедди был молодым человеком из общества, то есть одним из тех, что шалопайничают до той поры, пока их куда-нибудь не пристроят по протекции, поскольку им уже давным-давно пора вести жизнь, соответствующую их положению и сводящуюся к тому что все жалованье тратится на личный гардероб и прочие светские прихоти, а во всем остальном они продолжают по-прежнему сидеть на шее у своих родителей. Но Тедди, которого пока еще никуда не пристроили, продолжал шалопайничать вовсю, и поскольку он (так по крайней мере считали его друзья) был человеком своеобычным, то имелись все основания полагать, что он не изменит своего образа жизни до удачной женитьбы, надо надеяться, на богатой невесте - ведь такой вариант не исключен, и мы всегда можем на него уповать.
А вот с Розою дело обстояло так: она была кухаркой в одном доме и однажды вечером взяла у хозяев расчет, а на новое место могла выйти только со следующего утра; ее прежние хозяева, озабоченные немедленной заменой кухарки, не разрешили ей провести у них последнюю ночь, поскольку ее заместительница стояла, можно сказать, уже под дверьми и, судя по ее виду, вовсе не собиралась разделить с Розой комнату даже на одну ночь. Роза была девицей гордой, и ушла она, как говорится, с шиком, хоть и действовала весьма поспешно - взяла свои вещички и хлопнула дверью. Однако к новым хозяевам ей обращаться не хотелось. Когда стемнело, ей пришла мысль, что она прекрасно может сэкономить деньги на ночлег... И вот она сидит на скамейке на Рингштрассе - тоненькая девушка в осеннем пальто, поставив рядом с собой дорожную сумку... Да, не сладко приходится человеку из деревни, когда у него нет родственников в городе. И вскоре ей стало как-то не по себе, к тому же она боялась, что ее задержат или еще что-нибудь случится; время тянулось медленно, она подумала и пришла к выводу, что поступила опрометчиво, а теперь уже около одиннадцати, и ей уже нигде не найти пристанища, разве что в гостинице, но как это будет постыдно выглядеть (так ей казалось). И она осталась сидеть на скамейке.
Рингштрассе - темные ряды деревьев по обеим сторонам улицы, а проезжая часть освещена дуговыми фонарями. И вблизи и вдали движутся световые точки автомобильных фар, доносятся гудки клаксонов, машины приближаются и мчатся мимо. Пустая, широкая полоса асфальта, где-то там по краю тротуара, череда огней освещенного кафе... Летними ночами девочки всегда чего-то ждут, когда ходят по опустевшему городу, не то чтобы чего-нибудь определенного, а так, вообще... Ночь - это та часть суток, которая свободна во всех отношениях, идешь себе со своими заботами, страданиями, мыслями, раздумьями, но при этом охотно на все отвлекаешься, готов откликнуться на любое происшествие.
Итак, Тедди направляется к скамейке, едва увидев нашу Розу, которая сидит в темноте, - тоненькая девушка в осеннем пальто... Он начинает разговор так, как обычно начинают подобные разговоры (впрочем, похоже, что здесь он надеется на нечто более определенное, хотя и не пойдет к своей цели кратчайшим путем, в чем мы сейчас сумеем убедиться), она же ведет себя скорее скованно и отвечает ему односложно, и все же его появление приносит с собой какое-то тепло и перемену, и она не может не признать, что теперь ей уже не так страшно; он очень приветлив, его речь изысканна, он располагает к себе, от него исходит аромат хороших духов, она это замечает, когда он поближе к ней придвигается. Мало-помалу она становится разговорчивей и объясняет ему суть обстоятельств, в силу которых оказалась тут ночью, конечно, при этом она выражается весьма сдержанно, почти таинственно, а Тедди и не пытается выяснять подробности... Деревья глухо шелестят, тени меняют свои формы, порой мягкие порывы ветра раздвигают густую листву, и тогда на них падает луч света от неярких в этот поздний час уличных фонарей. Он отмечает, что на ней очень красивая шляпка, по форме напоминающая цветочный горшок. Тедди ведет себя уже совсем по-отечески, заверяет ее, что все это сущие пустяки и что он намерен ее немедленно устроить в одной милой гостинице, это чуть ли не его долг (он предупреждает ее об опасностях большого города, говорит несколько поучительно, очень разумно и уж никак не заинтересованно). Нет, заявляет он в конце концов, совершенно невозможно, чтобы она оставалась здесь на ночь... Она, конечно, не соглашается, упрямится, отказывается, говорит, что уж лучше ей остаться здесь, - это она повторяет все снова и снова. Потом она все же идет с ним, он даже несет ее сумку. "Какой воспитанный человек", - думает она. Тут обнаруживается, что она куда меньше его ростом. Сперва они идут по Рингштрассе, затем сворачивают на узкие улочки, он жизнерадостно болтает как старый дядюшка, прикрывает свое напряженное, встревоженное ожидание слоем хладнокровия, простодушия и безразличия; внешне он решительно во всем ведет себя как человек, который ничего не имеет в виду, кроме выполнения своих, так сказать, джентльменских обязанностей, а именно: помочь благополучному разрешению данной ситуации, поскольку это так доступно и просто сделать. Он выбирает маленькую гостиницу, которую знает. Тут, он может поклясться, она будет хорошо устроена и завтрак ей утром подадут в комнату.
Они входят. В вестибюле гостиницы светло, Тедди обращается к портье (они давно знакомы), обо всем договаривается, а Роза в это время стоит в сторонке и ждет... И как раз в тот момент, когда Тедди думает: "Ну вот, теперь все!.." и оборачивается к Розе, чтобы взять ее под руку и повести наверх, в номер, и чувствует в себе накал напряженного ожидания, взгляд его упирается в ее лило, которое поражает его своей ординарностью, несвежестью и почти уродством... Портье зовет горничную и, сделав несколько шагов, раздвигает решетчатую дверь лифта... В душе Тедди тут же возникает пустота, и его игривое настроение и обходительные манеры с грохотом рушатся в эту пустоту, возникшую от разочарования; Он вдруг чувствует острую потребность кому-то нагрубить; однако он понимает, что его прежнее поведение - единственный, хотя и малонадежный, мост, по которому можно перейти через эту историю... Он отходит от решетчатой двери.
- А вы, сударь, наверх не подниметесь? - спрашивает портье.
- Нет, - отвечает Тедди. - Ах да, ведь этой даме надо завтра утром позавтракать! - И он быстро улаживает и этот вопрос; затем он подает ей руку, едва взглянув на нее, но под занавес ему все же удается оказаться на высоте положения. Он говорит приветливо, в покровительственном тоне и явно благорасположенно:
- Ну вот, теперь вы хорошо устроены, желаю вам приятного отдыха, - и приподнимает шляпу.
Она бормочет что-то вроде "спасибо", и лифт уносит ее вверх, а он уходит.
Тедди счастлив, в ушах у него все еще звучит его фраза: "Ну вот, теперь вы хорошо устроены..." На улице он продолжает разговор с самим собой, но уже в другом тоне: "Бедняжка... Конечно, так и надо было поступить, это был почти что мой долг, во всяком случае, никому вреда это не принесло, а впрочем... Может, надо было довести дело до конца, получилось бы забавно, а почему бы и нет?!" Вдруг он останавливается... Да, да, пока он стоит вот так на темной улице, он мысленно делает несколько шагов назад, к гостинице... Что ж... И заворачивает в ближайшее кафе.