Василий снова пробежался взглядом по комнате, но ничего подозрительного не увидел. Дверь находилась прямо за его спиной, но она была закрыта. Он почувствовал, что ему душно: одежда будто плавилась от температуры тела, а лоб покрылся испариной. Только ноги немели, приятно покалывая мышцы. Василий взглянул на экран ноутбука — пять часов. За окном начинало светать, облака потихоньку окрашивались в золотистые цвета, а где-то в парке уже гуляли собачники со своими питомцами. Под окнами тренькнул звонок велосипеда — кто-то неаккуратно скользнул рукой.
— Спать, что ли, пойти? — пробормотал он, потирая пальцами переносицу. Он на секунду прикрыл глаза и провалился в сон, не успел даже до дивана добраться и накрыться пледом.
Василий видел залитое солнцем поле, сияющее и блестящее колосьями золотой пшеницы. В ней, будто по воле самой природы, струилась жизнь, крепкая, сочная, бьющая ключом, как родник из земли — туда, вверх, к небу. Он бежал, руками отталкивая спелые колосья, пропуская их сквозь пальцы, и радуясь, безумно радуясь жизни. Он помнил этот день — ему было девять лет, отец тогда взял его с собой в деревню, а мать напекла с утра пирогов с малиной и яблоками, а потом они собирались на речку. А пока отец был занят, он бежал — вперед, навстречу ветру, сквозь золото, торчащее из земли тонкими нитками, как узор на канве канителью вышитый, и смеялся от легкости, которой наполнялась душа, дышал воздухом, пахнущим дурманом степных трав, и отталкивался от земли ногами, легко, как маленькая лошадка — норовисто, прытко. А потом вдруг затормозил, взрыхляя землю ногами, и замер, как вкопанный.
В поле, далеко от края, стояла девушка. И в этом золотом великолепии она казалась пламенным цветком: длинные рыжие волосы обнимали за плечи и спину, спускались к коленям, а зелёное платье с золотым кружевом воротника напоминало стебель. На голове венок из трав и цветов — васильки, ромашки, колокольчики, длинные зелёные стебельки пастушьей сумки. Она стояла к нему полубоком, так что он не видел её лица полностью, но заметил веснушки, засыпавшие всё лицо, но не густо, как бывает у конопатых и некрасивых, а как-то равномерно, правильно, красиво. Девушка взглянула на него неожиданно, вздрогнула, чуть ли руками не всплеснула — тонкими, длинными пальцами цветок успела подхватить, в руках вертевшийся, — и посмотрела на него странно, глубоко, будто не на него, а в него.
— Ты кто? — спросил Василий не своим голосом, пытаясь из виду не упустить ни единого движения. Девушка двигалась мягко, плавно, словно по воздуху плыла, а не по земле ходила, да и не верилось Василию, что это — земное существо, не наваждение и не сон. Она улыбнулась, руки к груди прижала, зажав в пальцах тонкий стебель голубого василька.
— Сначала сам представься, странник. Негоже у девицы имя выпытывать, покуда сам не назвался.
— Василий, — серьезно произнес он и, задумавшись на секунду, протянул руку. Девушка-сон улыбнулась, чуть лукаво, но вложила свою ладонь в его — теплую, нежную, живую. Её пальцы были чуть длиннее его, а рука — хрупкой, чуть сдавишь — треснут косточки, захрустит. Василий поднял голову и столкнулся с ней взглядом — мягкие, будто нежно обнимающий солнечный свет, глаза, похожие на плавленный мед под лучами, улыбались ему, искренне, тепло. И он тоже улыбнулся в ответ, залюбовавшись.
— Василий, — задумчиво повторила она, убирая руку и загадочно улыбаясь ему. — Хорошее имя для тебя. Буду за тобой присматривать.
— Зачем? — удивленно пожал плечами мальчик. — Я уже взрослый, мне целых девять лет, я и сам могу за собой присмотреть!
Она только улыбнулась, а потом наклонилась к нему, протягивая василек в длинных пальцах, сунула за ухо едва заметным движением, и поцеловала легонько в лоб, мягким, уверенным, но почти неощутимым прикосновением губ парализовала. По телу пробежала дрожь, а потом разлилось тепло, а мир вокруг стал ярче, чище, и хотелось бежать, кричать от радости, жить и воспевать жизнь, на весь мир заявить о том, как же это прекрасно — жить!..
— Прощай, Василий, — улыбнулась девушка, и улыбкой будто обняла, в мягкий овчинный плед укутала. — Встретимся ещё. Я обещания свои держу.
И шагнула в пшеничные стены, растворилась в золоте, будто её и не было. Только василек за ухом трепетал листочками, будто живой, да на лбу отпечаток губ теплом разливался по коже. Василий стоял, моргая и осматриваясь. А потом крикнул безнадежно в пустое поле: