В третий раз собрались подружки погадать на суженого у Любавы. На сей раз решили они суженого на ужин пригласить. Гадать, правда, одна Евдокия решилась. Марьяна с Любавой судьбу свою уже решенной почитали и теперь только ее свершения ожидали со дня на день. А Евдокии будущее в тумане еще находилось и требовало прояснения скорейшего.
Пригласить на ужин суженого – дело непростое. Тут Евдокии помощь подружек пригодилась. Гадание сие так творить надо: перво-наперво, накрыв на стол для суженого, надобно две миски и кружки две поставить, хлеб-соль, ложки. Близь полуночи девица, которая будущее свое пытает, сесть должна за стол одна-одинешенька, очертить вкруг себя линю на полу, чтоб нечистая не подступилась, и сказать: «Суженый, ряженый приходи ко мне ужинать.» Потом ждать надобно. Лишь только полночь настанет, непременно жених явится в том самом наряде, в котором он должен быть на свадьбе. Явится и за стол рядом сядет.
На всякий случай девица красная под боком с собой петуха должна иметь, ибо, если не поможет зачурание, а ли гость засидится дольше нужного, то надобно хорошенько того петуха давнуть, запоет он и видение исчезнет. Те, кто гадал, сказывают, будто если призрак что-либо вынет из кармана и положит на стол, то стоит зачурать предмет сей и видение пропадет, а оставленное останется на владение красной девицы. Бывало суженый, отужинав, оставлял чего ценного – мех там какой, гребешки-заколочки, а то и украшения золотые. И уж обязательно, прежде чем являться самому суженому, появятся из ниоткуда знамения: ветра свист, запах серный, а иногда дух смрадный.
Евдокия все сделала как велено: две миски поставила с кружками, хлеб-соль сварганила, круг от нечистой силы очертила, под стол дубовый петуха пустила. Тот смирный оказался, его Любава сонного с насеста сняла. Сел петух под столом и заснул опять. Апосля всего Евдокия стала ждать полуночи, до коей недолго уже оставалось. Подружки ейные Марьяна с Любавою за дверьми караулили, чтоб в случае чего подмогнуть, да и интересно было им узнать чем гадание окончиться – страсть!
Так прошло времени довольно много. Сидит Евдокия в комнатушке одна-одинешенька. Страшно ей, но знать хочется кто ей явится – Макарий, а ли кто другой. Уж больно жисть ее с гаданиями не сходилася. Сидит она, по сторонам оглядывается. Вдруг, в избе дух смрадный появился. Евдокия терпит, но с места не двигается. Вот стол задрожал, пламя свечи заколебалося, миски запрыгали, да вязанки луковиц, на нитку суровую нанизанные, что у потолка подвешены, закачалися. Боязно Евдокии сидеть, бежать уж хочется, но – охота пуще неволи. Узнать бы – кто явится. И тут, вдруг, окно открылося, дым повалил и черт на свинье внутрь влетел. Спрыгнул он со свиньи и за стол к Евдокии подсел, телом с мужиком схожий, а голова как у оленя-одногодка.
– Ну, угощай, суженая моя, – говорит, – коли звала.
Евдокия обомлела от ужаса, ни рукой ни ногой шевельнуть не может. А на столе яства откуда ни возьмись оказалися, кушанья заморские. Черт на них и накинулся. Ест и причмокивает, аж за ушами трещит. Рога его ветвистые в потолок низкий упираются. Оторвался он от трапезы ночной и говорит Евдокии:
– Что молчишь, суженая, а ли не люб я тебе?
Раз – дымом весь окутался. Глядь – вместо мужика с головой оленьей сидит рядом с Евдокией рыба-Сом с чешуей блестящей. Ростом в человека, рот клыкастый открыт, пузыри пускает, глазы навыкате, усищами шевелит.
Тут Евдокию силы и покинули. Закатились глаза раскосые и упала она навзничь посередь комнаты. От шума этого петух проснулся и заголосил. Испужался, видать, черт крика петушиного и враз исчез. Хорошо хоть Евдокию с собой не унес, а то попробуй отыщи ее потом где неведомо.
Как вернулись силы к Евдокии, поднялась она с пола, огляделася. Никого в избе акромя ее самой не было, только дух смрадный стоял плотно. На столе две миски стоят надтреснутые, а рядом гребень золотой лежит. Испужалась Евдокия его брать. Баяли, гребень заколдованный мог разума лишить, в царство темное увести, а то и ведьмой сделать супротив воли. Зачурала Евдокия его – гребень и исчез со стола, растворился. Видать нечистый был.
За окном, меж тем, рассвет наступил. Солнце лучиками землю греть начинало. Марьяна с Любавою спали в сенях сном крепким, знать напущенным, ничего они и не слышали. Порешила Евдокия им ничего не сказывать, мол и сама случайно задремала, а то разнесут подружки сказанное по всей деревне, так ее, чего доброго, и за ведьму посчитают. А еще сама с собою Евдокия поразмыслила и надумала замуж вытить боле не загадывая. Ежели к ней черт повадился, – то уж лучше за мужика рукастого, чем за черта рогастого. И велела своему тятеньке отцу Макария согласие дать. На том и сладили.
От гаданий Евдокия впредь отказалася – больно штука сия боком выходила ей. Хотя девицы да бабы на селе частенько гадали и ее звали, но она с тех пор не шла, ибо они все больше на суженого гадали способами разными. Полотенцем гадали. Вывешивают, бывало, полотенце белое из окошка на ночь, приговаривая: «Суженый мой, ряженый приди и утрися». Если полотенце на утро вымочено, значит быть девице в этот год замужем; а если к утру снимет сухим, то не выйти в этом году. На поленьях гадали. Подходят девицы в том гадании к поленнице задом, или защурясь, и берут из нее без полено разбора, кому какое попадется. Затем кажная свое осматривает, из чего помысливают они о женихе будущем разное, что видится. Гладкое полено в коре ровной и тонкой пророчит жениха хорошего и красивого, ежели полено с корой шершавой – жених на вид страшен будет, в толстой коре полено – богатого жди. Если чурка местами драная или без коры полено – быть девице за бедняком, толстое полено – жених сильный, либо прожорливый, с сучками – семья у него числом не малая. Ну а как кривое попадется – выйдет девица за урода или одноногого.
А еще гадали под окном. В полночь, сядут девицы у окон, и каждая из них приговаривает: «Суженый! Ряженый! Поезжай мимо окна.» Если которая их них услышит поездь с криком и свистом, то ждет себе жизнь веселую и счастливую; если же поезд тихим будет, то предвидит девица жизнь бедную.
Но, Евдокии сии увертки стали уже вроде ни к чему. Она в мысли утвердилась и решила за муж вытить по всем правилам и по своему разумению. Перво-наперво, как сговорились и свадьбу близь Семика назначили, молодую невестушку в последний день перед свадьбою, что девишником прозывается, в баньку сводили – такой обычай был в Перехватове. Расплели ей косу русую, что до пят доходила, и долго терли-намывали в баньке ее тело белое под завывания вытницы. Пела вытница долго песни разные, но все больше те, в которых боги славянские любви и радостей Ладо, Тур и Лель вспоминаются. Невестушка, тем временем, рыдала о жизни своей веселой незамужней, прощалася, как положено, с молодыми годами, с подруженьками верными, с игрищами забавными. А как намыли невестушку – повели в дом родительский, где матушка ее и подруженек брагой и словом добрым встретила, да ужинать усадила, как полагается.