Ему срочно надо выпить.
Он найдет тихий, солидный ресторан, выберет лучший столик и закажет себе бутылку какого-нибудь крутого вина. Какого? «На ваше усмотрение». И этих… лобстеров в соусе. Или что? Ладно, как-нибудь справится. С важным видом станет ковыряться в тарелке, выпьет, расслабится… Пенза — большой город, не Лас-Вегас, разумеется, но отдохнуть и развлечься можно.
Про отключенный сотовый он не вспомнил.
О жене не думал.
Зато словно наяву представлял себе запотевшую бутылку шампанского в ведерке со льдом, терпкий дым сигар над бильярдным столом и роскошную блондинку с многообещающей улыбкой.
Юлька сунула мобильный в карман и досадливо хмыкнула:
— Ну, ни минуты покоя! Жить он, что ли, без меня не может?!
— Радуйся, дуреха, — пробормотала Алена, разливая чай.
Подруга махнула рукой, но вдруг насторожилась.
— А ты что? Случилось что-нибудь?
— Все в порядке.
— Значит, у нас просто девичник? А куда ты Балашова сплавила?
Алена зябко поежилась и плотнее закуталась в шаль.
— Ты простыла? Или просто хандришь? Не молчи, ради Бога! Вы что, поругались?
— Юль, ты будешь варенье сливовое или джем абрикосовый?
Юлька нахмурилась и заявила, что слопает хоть яблочное повидло. И Алена против воли хихикнула. Этим самым повидлом — чрезвычайно противным! — потчевали их в школьной столовой. В меню оно числилось под привлекательным названием «десерт». Мальчишки лепили из него склизкие шарики и использовали вместо бомб, когда играли на переменах в войнушку.
— Ну? Дашь повидла-то? — уточнила Юлька.
Вопрос не требовал ответа. Зато на кухне стало чуть-чуть повеселей. И даже дождь за окнами вроде как поубавился.
Поняв, что про мужа Алена ничего так и не скажет, Юлька переключилась на карьеру.
— Как олимпиада прошла? — издалека начала она.
— Отлично, просто отлично, — с энтузиазмом откликнулась Алена. — Мой мальчик, я тебе про него рассказывала, Сенька Уланов, второе место взял. В феврале поедет в Москву, представляешь?
— И тебе бы туда, — вздохнула подруга.
Алена сделала вид, что не услышала последней реплики. Но Юлька была человеком упрямым.
— Говорю, и ты поезжай!
— Куда?!
— Столицу нашей родины покорять! Ты посмотри на себя, Алька! На тебе в данный момент один из шедевров вязального искусства!
Алена прыснула.
— Да нет такого выражения, Юль! Вязальное искусство, скажешь тоже!
— Главное — не сказать, а сделать! — невпопад возразила та. — Вот ты делаешь, а цены себе не знаешь. Мне, например, вчера одна наша краля предлагала сто баксов за шарфик. Ну, помнишь, ты недавно подарила, такой голубенький, с аппликацией. Я уходить собралась, а эта мадам чуть из кресла не выпрыгнула, еще немножко, Катя бы ей пол-уха отбебенила. Ну, короче, как заорет: «Девушка, где вы такую красотищу купили?!» Я — так мол и так, а она вцепилась клешнями и вопит: «Продайте!» Наши, как цену услыхали, прям попадали!..
— Юль, пей чай, остынет.
— Тьфу на тебя! Может, по городу прошвырнемся?
— Я уже нашвырялась сегодня. Хватит.
Юлька вдруг поняла, что еще мгновение, и подруга зарыдает. Вроде бы не бледнела она, не вздыхала судорожно, и взгляд был совсем обыкновенный, только чуточку грустный. А рыдания будто бы уже витали в воздухе.
— Ладно. Сиди пока, — бросила Юлька и умчалась в коридор.
— Ты куда? — пискнула вслед Алена.
Ответом был грохот входной двери. А через десять минут запыхавшаяся Юлька торжественно выставила на стол бутылку водки и банку огурцов.
— Не домашние, конечно, но, по-моему, есть можно, — сообщила она, вскрыла банку, принюхалась подозрительно и кивнула.
— Можно.
Алена посматривала на нее неодобрительно.
— Знаю, знаю, — еще интенсивней закивала подруга, — горе заливать, все равно что Сахару из детской лейки опрыскивать. А выпить надо. Хоть как ты смотри, надо!
— Какое еще горе? — прищурившись, спросила Алена.
Она не любила, когда ее жалеют. Даже если это была Юлька. Потому и не рассказывала ни про Алешку, ни про белое пальто из мечты, которое сегодня купил своей крале высокий и шикарный мэн.
Слово за слово, и не заметишь, как начнутся слезы и причитания. Саму себя она тоже жалеть не любила. Стыдно.
— Ален, горе, может, и не большое, но напиться хочется!
— Не большое? — Она встрепенулась. — У тебя что-то случилось?
Вот дура, а! Ну, какая дура! Сидит тут, вся такая независимая, и не желает, чтобы подруга о ее проблемах беспокоилась. О том, что у подруги могут быть свои проблемы, даже не подумала. Эгоистка чертова!
— Рассказывай, — велела Алена.
И Юлька, уговорив стопочку, завела долгое повествование о том, как ее притесняют на работе, в салоне красоты. Она старательно морщилась, хлюпала обиженно носом, ругалась и вроде бы совсем убедила Алену, что пьет исключительно по этому поводу. К тому времени, когда в бутылке плескалось на дне всего ничего, Юлька и сама поверила в свою несчастную судьбу. Но своего она добилась, так или иначе. Алена уже не куталась в шаль, не отводила печальных глаз и вообще перестала строить из себя Зою Космодемьянскую на допросе. Разрумянившись, она вместе с подругой оплакивала общее человеческое свинство. Потом незаметно как-то вырулила на белое пальто. Потом невнятно пожаловалась на Балашова.
Если бы Юлька могла адекватно реагировать, она бы самой себе выдала медаль за спасение утопающих. Потому как Алена выговорилась и расслабилась, но при этом ее самолюбие нисколько не пострадало.
Ох, как же Юлька не понимала этого самолюбия! В том смысле, что ее бесила просто подобная ересь. Ее саму хлебом не корми, дай поплакаться всласть в жилетку подруги. А эта всю жизнь держит себя в ежовых рукавицах.
Юлька знала ее родителей и была уверена, что это они виноваты. Их школа, чтоб ей провалиться! Деньги — блажь, дружба — иллюзия, утешение для слабых, разговоры по душам — вообще извращение. Разговаривать нужно исключительно о прекрасном. Например, как был написан «Тихий Дон», сам ли Шекспир писал свои сонеты или в чем именно секрет улыбки Моны Лизы.
Чем не тема для беседы?
Остальное — грязное белье, коим трясти значит унижаться. Проблемы? Решай самостоятельно. И никогда, слышишь, никогда, ни с кем, ничем нельзя делиться.
Человек приходит один и уходит один. Затем только, чтобы ознакомиться в этом мире с величайшими произведениями искусства, научиться ценить подлинную красоту и самоусовершенствоваться. Это слово особенно любила Аленина мать. В ее понимании оно означало, что Алена должна была с гордо поднятой головой носить пальто с разными пуговицами. Плевать на мнение окружающих и на собственный внешний вид. Главное — богатство внутреннего! Поэтому выкинь из головы раз и навсегда всякие глупые мысли — о мальчике, например, которому вздумалось зачем-то провожать тебя домой, — и подумай о том, почему у тебя четверка по истории, а вот Ленин Владимир Ильич никогда себе такого не позволял.
Иногда Юлька готова была расстрелять подружкиных родителей. Вот, например, в такие вечера.
Но, слава Богу, водка ударила куда нужно, и всякие глупые мысли из головы выветрились. И у нее, и у Алены. Время от времени полезно отключать тормоза, это Юлька знала совершенно точно.
В этот раз они, похоже, перестарались. За разговором Алена как будто машинально вытащила из холодильника початую бутылку мартини. Вечер потихоньку наполнялся весельем. Потом они пошли встречать Ташку, и та долго потешалась над подругами, с высоты своего возраста и трезвого состояния. Потом пошли провожать Юльку и долго не могли вспомнить, куда и зачем. Пока Ташка не подсказала.
Дома Алена бросилась к телефону и, упершись в стену тяжелым взглядом, полчаса накручивала диск. Пальцы онемели, спина затекла от неудобной позы, а она все сидела и вертела. Бесстрастный женский голос сообщал, что «абонент временно не обслуживается», часы на стене показывали одиннадцать.
— Мам, хватит, а? Иди спать, — потрясла ее за плечо Ташка.
Она упрямо потрясла головой.
— Я дозвонюсь! Вдруг что-то! — крикнула чужим, тонким голосом.
— Что?!