Умереть можно с тоски!
Еще попадались вроде Митьки — избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания.
А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни — удачной или хотя бы спокойной — попробовать не удалось. Все было некогда и недосуг и, в общем-то… не с кем.
Жаль, что бабушка ошиблась.
Поезд качнулся и поплыл медленней, к тамбуру двинулся народ — в основном подтянутые, лощеные мужики с элегантными дипломатами и мобильниками, будто прилепленными к уху. Были и женщины — безупречно накрашенные, в стильных дубленках и коротеньких шубейках. СВ — все равно что закрытый клуб для избранных: ни челноков, ни разудалых студентов здесь не встретишь.
Ольга с удовольствием наблюдала за попутчиками. Было приятно осознавать, что она — одна из них, этих самоуверенных, сильных людей, состоявшихся и состоятельных.
— Вам помочь?
Давешний очкарик, одетый поверх костюма в скромную куртейку неопределенного цвета, доброжелательно улыбался. От этой улыбки морщин на его лице поприбавилось, а настороженности в глазах — поубавилось.
Ольга подумала-подумала и улыбнулась в ответ.
Хотя куртка — обыкновенная куртка, наверняка с Черкизовского рынка — вовсе не располагала к обмену любезностями. Странно, что у него вообще хватило денег на СВ.
— Было бы неплохо, — пробормотала Ольга. — У меня куча подарков, так что сумка неподъемная. Но вы не беспокойтесь, меня встречают…
— Еще бы, — хмыкнул хирург.
Или кто он там? И что значит это насмешливое «еще бы»?
Ольга пожала плечами и двинулась из тамбура, затылком ощущая внимательный взгляд заботливого джентльмена.
— Ты собралась дачу в Золотаревке строить? — осведомился Кирилл, таща ее чемоданы вдоль перрона.
— А?
— Ага! Кирпичи из Москвы перевозишь потихоньку, да? Или что у тебя в сумках? Бревна распиленные?
— Дурак! Там презенты.
Она посмотрела вокруг и далеко впереди увидела спину в мятой дешевой куртке. На ней болтался тощенький рюкзачок. Обладатель спины шел очень быстро, прижав руки к бокам.
Где-то она читала, что если даже при стремительном движении человек не размахивает руками, в жизни его тоже не расшевелить. Он замкнут, невозмутим и предпочитает уединение.
Черт, разве врач может рассчитывать на уединение?! Очкарику надо было стать сторожем или продавцом в затрапезном магазинчике на улице Калинина. Там за стеклянной витриной всегда было пусто.
Или она что-то путает, и магазинчик уже давно не магазинчик, а вполне жизнеспособный торговый центр?
В любом случае, при чем здесь очкарик?!
— Ты кого высматриваешь? — спросил ее проницательный брат.
— Никого, — покачала головой она.
Он был разочарован. Пустить их в расход, что ли, этих безмозглых кретинов? Все равно ни на что не годятся! А он хоть потешится немного.
Впрочем, смотреть на перепуганных амбалов, жмущихся к стене, тоже достаточно забавно. Обойдемся пока этим. Не время устраивать разборки в Бронксе.
— Ну? — только и спросил он.
Амбалы переглянулись с видом нашкодивших котят и приготовились оправдываться.
— Коротко и внятно! — велел он, угадав по их физиономиям, что сейчас начнется.
— Босс, мы его ищем, — выдавил один, пряча глаза.
— Это понятно, — хмыкнул он. — Хотелось бы знать, какого черта вы его потеряли?
Им явно хотелось возразить. Даже рты раскрыли, чтобы заявить, что приказа круглосуточно охранять Балашова не поступало.
Он глянул в их сторону с любопытством. Неужели рискнут?
Нет, захлопнули варежки, стали думать.
— Да не мог он сбежать! — пожал мощными плечищами тот, что постарше. — Мы его так уделали!..
— Что?!
— В том смысле, что запугали. Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут?
— Однако, уже двое суток его нет дома, — напомнил он, впившись в них страшным взглядом.
Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой.
— И бабы, как я понимаю, тоже нет?
Они помотали башками. Уроды!
— Перестарались, значит, — насмешливо протянул босс. — Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье.
— А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, — решился выдвинуть предположение тот, что помладше.
— И почему же вы до сих пор на той даче не были? — поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться.
— Виноваты, — едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже.
— Вот именно! — с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. — С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?!
Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям.
Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании.
— Мне надо уехать, — вот что он сказал тогда, аккуратно складывая в сумку рубашки и свитера.
Алена сидела в кресле и сосредоточенно вязала шарф. Крючок все время застревал между нитками. И еще она никак не могла запомнить очередность петель. Все время приходилось сверяться со схемой. Она сама придумала этот узор, и он ей очень нравился, и будущий шарф тоже нравился.
Но почему-то с каждой новой петлей возникала некая пауза.
— Зачем, Алеша? — спросила она, ковыряясь с нитками и крючком.
Ей хотелось посмотреть ему в глаза, но она не смотрела.
— Что «зачем»?! — кажется, начал раздражаться он.
— Зачем тебе уезжать?
— Потому что так надо! Это мой свитер или твой? Дома она иногда любила носить свободные, широкие свитера.
Но при чем тут это?..
Она все-таки взглянула на него. Все как обычно. Две руки, две ноги, голова и остальное на месте. Бородатый профиль. Чуть сгорбленная широкая спина, к которой так уютно было прижиматься. Стильная водолазка, которую они выбирали вместе в каком-то престижном магазине. Отглаженные ее руками брюки.
Что еще?
— Надо значит надо.
Алена пожала плечами и снова уткнулась в рукоделие.
О чем было говорить? Допытываться, почему он уходит? Куда? С кем?
И так было ясно.
Еще тем субботним утром, когда она обнаружила его записку, и стала придумывать ему оправдания. И сама почти поверила в них, и, придя сегодня с работы, уселась в кресло, и стала тихонечко дожидаться, пока он проснется, чтобы посмотреть ему в глаза, увидеть привычную теплую улыбку, вздохнуть с облегчением, посмеяться над собой и своими нелепыми подозрениями, прижаться к его сонным еще губам, как всегда слегка досадуя на колючую, щекотную бороду.
Ничего этого не случилось.
И в какой момент ей стало не интересно. Совсем, ни капельки. Навалилась вдруг усталость — тяжелая, безразличная ко всему. Алена прикрыла глаза, продолжая на ощупь возиться с вязанием.
— Я позвоню, — услышала она из коридора. Звякнули брошенные на полочку ключи. Скрипнула дверь.
Алена старательно вывязывала сложный узор и думала о том, что хорошо бы встать, включить свет, ведь за окнами уже совсем темно и ни черта не видно в этом дурацком узоре!
И не вставала.
Прискакала с улицы Ташка.
— Ма, а Балашов в командировку укатил, что ли? Я его щас во дворе с сумкой видела…
— Садись за стол.
— А ты?
— Иду.
Она с трудом вылезла из кресла и удивленно взглянула на собственные ноги, которые отказывались двигаться. Что еще за шуточки?
— Мам, ты чего? — Ташка влетела в комнату. Алена стояла на полусогнутых, опираясь рукой о косяк.
— Мам!
— Все нормально. Нога затекла. Я сейчас. Значит, все-таки я расстроилась, поняла Алена. Она была уверена, что спокойна. Конечно, жаль, что Лешка не захотел поговорить по-человечески. Но она держала себя в руках, она всю жизнь держит себя в руках и очень хорошо владеет этим искусством.
Ноги тряслись, будто последние суток трое она поднималась в гору. Одна и без страховки.
Впрочем, так оно и было.