— Ты дошел все же? — Громовой голос треснул у меня над самой головой и стал отдаваться гулко и многократно в глубине пропасти. — Ты дошел все же… Дошел все же… все же… все же…
Я сильно напугался, но поднял голову. Никого не было. Только пропасть впереди и далеко за пропастью, высоко-высоко, медленно разворачивалось, как одеяло перед сном, клубилось черно-розовое облако… Куски его складывались, соединялись в какие-то фигуры. Можно было угадать то лошадь, то, мельницу; то чье-то лицо… Я вскрикнул. Точно-точно: я узнал его! Это же мой знакомый, тот самый, ненастоящий старичок!
Небеса захохотали. Так, что вздрогнуло что-то внутри пропасти и покатилось с тяжким гулом еще дальше вниз… Косматое облако раздвинулось на мгновение, пропустив два или три ослепительных луча. Они вспыхнули, словно золотые зубные коронки. Вспыхнули и тут же погасли…
— Вниз не ходи… — громыхнул вновь гигантский голос. — Там… туда тебе не надо… Тебе что нужно от меня?
— Папа… — прошептал я тихо, сам едва расслышав, что сказал. К заплакал.
— Отца береги… В этот раз он вернется к вам, это все было не страшно… но потом и скоро уйдет… Берегите его… Запомните его…
— Почему уйдет? — сам не знаю как и осмелившись, закричал я дурным голосом: — Зачем!!!
— Этого я не знаю… — треснуло опять в небе и покатилось в пропасть. — Не знаю… знаю… знаю…
— А где моя баушка? — Я уже и сам не понимал, что со мной происходит, меня била дрожь, в голове путалось. — Здесь она?
Небо подумало. И треснуло новым раскатом.
— Трудно ответить… Это надо всех поднимать… поднимать… поднимать…
— Так вы не знаете?!
— Точно не знаю… знаю… аю…
— А кто же тогда знает?..
Облако сдвинулось, лик в небе исказился то ли гневом, то ли скорбью.
— Баушка говорила, что вы знаете все-все и зачем знаете! Зачем трава? Зачем я?! Для чего умерла баушка? А? А? Что вы молчите?! Что?..
— Выше… ше… ше… ше…
— Что выше?
— Не знаю… знаю… аю… Чувствую… чую… вую… Он должен знать… Должен… лжен… лжен…
— Как мне пройти туда?!
Но небо не ответило. Небо треснуло с грохотом и раскололось пополам, и из самой середины сверкнули смертельные клычки острых молний…»
Что-то за спиной скрипнуло. Я был вынужден прервать чтение.
Через задний ход я вышел в сад. Дверь заросла лопухами так, что я едва продрался. Лопухи были чудовищной величины — каждый примерно с дверь, а иные и больше. Выдался в этом году урожай и на крапиву. Катастрофически быстро глушила она целое лето, без перерыва, все разумное в этом саду. И вот уже, на день моего приезда, из сочной, зубчатой ее зелени едва лишь виднелись молоденькие яблони.
Небо было пурпурно-зеленым. Белые, толстые тучи-махины неслышно переползали с той стороны, обещая на завтра непогоду… Я вспомнил, Алексей рассказывал мне, как подолгу лежит он на спине, вот, наверное, там, и безмолвное небо заставляет позабыть на мгновение про землю и само становится как бы землей… В торжественной тишине вздымаются и бесшумно распадаются полчища белых фигур, и кажется, что все это возможная, но не задавшаяся и потом в каких-то складах забытая, потерянная история — про несостоявшихся людей и несостоявшуюся жизнь, вот сейчас кто-нибудь свесит вниз длинные сухие ноги, включит наконец звук, и белые фигуры, наполняясь красками, будут становиться ясными и точными, и вот понесутся они уже с воплями на землю, поливая землю огнем, потом и кровью, но затем…
— Тега-тега… Тега!
Тишина. И пока я, так сказать, падаю с небес и соображаю, кто бы это мог быть, заботливый, свежий старушечий голос на выгоне (а будто бы рядом!) повторяет спокойно:
— Тега-тега-тега!
Анисочка? Кто же еще?! Смуглое широкое лицо с белоснежной головой и черными, почти неподвижными зрачками. Каждый вечер, примерно в это время, Анисочка созывает и кормит своих несуществующих гусей, с той поры, как в лесу Тришкин Куст высадился не существовавший никогда немецкий десант.
Гуси в действительности когда-то существовали. Десант — нет. Это я специально проверял по всем районным архивам: ни одной строчки, ни одного примечания, ни одного выстрела за четыре года войны. (Правда, был один: когда расстреляли на задах старшину-интенданта из зенитного расчета, стоявшего здесь. Но и этот выстрел тоже, пожалуй, не имел прямого отношения к военным действиям.)
У короткого черного, с широкой, будто расплющенной вершиной деревца, похожего на библейскую смоковницу, — Алексей. Он полулежит, и отсюда, в сумерках, не видно: то ли книжку читает, то ли следит за Анисочкой…