Вольха Силович внимательно выслушал Лиса, улыбаясь краем рта его хитрой выдумке. А придумка его была такова. Утром рано встретить хана чернохорого с хлебом и солью, пригласить его с соратниками на пиршество да за стол богатый. А после истопить им баньку да попарить их там, чтоб аж зажарились, смеясь говорил Альхон. Баньку-то эту тихо сам князь подожжет, да и сгорят они все там. Остальных же воинов, тех, что за дверями железными будут, накормить да опоить вином, ночью же заколоть.
— В хмельное можно белушки долить, — добавил Родиполк. — Эта травушка сморит да усыпит их.
— Верно, — сказал Альхон, одобрительно взглянув на младого богатыря. — Встречать же гостей будет, — продолжил Лис, — сам славный наш княже Вольха Вениславович. Да не один, а со своею племянницею, Светогоркою. — И богатырь взглянул на Родиполка, прищурив свои серые лукавые глаза.
— Усы-то его мальчишеские, — продолжал богатырь Альхон да руками показывал, — под вуалькою спрячем, в платье женское нарядим. Княже Вольха со своею племянницею поведет всех в терем свой, напоит, угостит да баньку истопит, — улыбнувшись своей придумке, вел дале богатырь. — Сам баньку и подпалит. Дух-то бани не осерчает, уразумеет нас, ведь дело то благое, доброе. Светогор-то, богатырь ряженый, с извозами пойдет, кормить врагов наших. Они шли издалека, небось, изголодались. Вот опосля-то ночка разгульная будет! — потирая ладони, говорил Альхон. — Когда сон их сморит, а банька догорать будет, мы других и порубим. Младой богатырь-то — самых главных, а мы — остальных низших.
Вольхи Силовича глаза синие горели жадно, словно победу уже увидал да всех чернохорых извел он один. Княже кивнул да приказал позвать тетку-няньку Манрушку, что за теремом следит да за ладом в нем. Манрушка породнилась с Вольхою Вениславовичем, отдав свою внучку Ростинку за сына княжьего Неждана Вольховича. Да и сама Манрушка, приведя Ростинку в терем, в тереме-то княжьем осталась, Вольхе прислуживать. Но прислуживать она не умела, больше советы давала да князем управлять хотела. Боярка-то эта хитра была, знала все дела княжие да боярские. Вольха Вениславович ее управы над собою не терпел, но она хитра была, словно кошка, углы все обходила да князя упрашивала, дела свои решала. Упросила князя свого сына Зелехта в боярский совет поставить, чтобы в делах града участвовал, на вече заседал да советы давал. Поначалу Вольха на то отказ давал, но теткины уговоры ласковы свое делали. Согласие на то княже дал, но на Зелехта строго смотрел да остро.
Манрушка была настоящей боярыней. Она шла медленно, словно боясь гневу княжьего, льстиво кланялась. Одета была скромно, но по-боярски: в платье длинное до пят, золото-багряное с узорами, со светлою пелериною большой, прикрывавшей ее полную грудь. Лицо ее, крупное, полное, с розовыми щеками, но тонким да острым носом, было совсем некрасивое. А тонкий рот в беззубой улыбке тому еще больше способствовал. Брови на крупном лице были тонкие, редкие, вздернутые, говоря о горделивости да надменности. На голове — кокошник, маленький, золотом отделанный, покрытый длинной вуалью-платком в окрасу платья, на шее скрепленный сверкающей синим камнем богатой брошью — подарком самого князя Вольхи. Руки с полными пальцами скрещены на груди. Навязчиво кланяясь, подходила к князю.
— Полно, полно, Манруша, — не то ласково, не то строго остановил ее поклоны княже. — Пойди-ка ты, Манруша, да платье нам девическое принеси. Дорогое, нарядное, — особо отметил князь, глядя прямо в темные вострые глаза боярыни. — Да смотри, все украсы к нему снеси, чтобы гости чужеземные, завидев ту девку, глаз не смогли отвести да зарадовались, загляделись! — А после, повернувшись к Родиполку, улыбнулся. Но тетка того не заметила да за свое испугалась:
— Неужто, княже, красу Милоликушку отдавать собрался?! — спросила Манрушка тонким голоском, словно причитать собралась. Ежели бы она услышала согласие, то тут бы и начала, а заодно и плакать стала бы. И не потому она заплакала бы, что не желала отдавать Милолику, а потому, что княже с ней совет не держал да и не вместе с ней жениха выбирал.
Вольха махнул рукой да ответил с недовольством:
— Да на нее ли жениха сыщешь? Нет, вон того красного молодца, — и он показал рукой на Родиполка, — в платье одеть надобно, да чтоб краше любой княжьей дочери был, — сурово сказал Вольха. — Но что молодец он — того прознать не должны.
Родиполк посмотрел на Манрушку, думая, что та поразится да расспрашивать станет. Но она не только не удивилась, а, казалось, наоборот — спокойная стала, радостная. Несмотря на свое пышное тело, легко да быстро пошла, останавливаясь на каждом шагу, оборачиваясь, кланяясь. Княже Вольха, сдвинув густые брови, нетерпеливо глядел на нее, но не подгонял.