— Ответ мне дай, богатырь младой, — обратился горестно князь, — отколь то все? Я жизнь свою положу за землю родимую, да и тому всех своих сыновей учил, наставлял. — И он взглянул исподлобья на сына, что замер поодаль. — А он-то как себя показывает? Страшится! Али можно так?! Али можно то?! — В словах Вольхиных слышалась боль, словно рана то у него была. — Отдать землю да народ свой, на поклон пойти — али то можно?! — Вольха ударил себя кулаком в грудину и опять вопрос свой задал: — Али можно? — Но не ответа он дожидался от Родиполка, а слово свое хотел сказать безнадежное. — Как же так, богатырь?..
У князя-то и слезы заблестели. Поник он главой, думы темные его охватили, страшные. Встал. Побрел по двору, да враз стал, раскинул руки свои сильные, вдохнул грудью полной.
— Нет! — крикнул он. — Не отдадим тебя, земелька-матушка родимая! Не отдадим! Не отдадим, земелька русская!
Сильный образ Вольхин в ясном лунном свете еще сильнее стал да тверже. Родиполк почуял простой народный дух князя и силу его богатырскую. А более — любовь его к земельке-матушке, народу своему. От того и сам богатырь еще больше силу в себе ощутил да смелость. Светлолик почернел, сгорбился да недобрым взглядом окинул Родиполка. Богатырь на то не посмотрел. Поднявшись с крыльца, твердым голосом ответил князю:
— Ясный наш княже Вольха Вениславович, победу мы одержим над силою темною!
Вольха подскочил к молодцу, схватил его за плечи да стал трясти, словно правду выпытывал:
— Повтори, богатырь, слова свои красны! — взывал Вольха, всматриваясь в лицо богатыря.
— Виденье мне было доброе, сама судьба-Вехоч открыла, — ответил Родиполк, — что победу мы одержим над силою темною.
Вольха за то слово крепко обнял Родиполка, как родного сына, да долго не отпускал. А отпустивши, мягко, с нежностью, сказал:
— Отдохнуть надобно перед боем, иди в опочивальню свою, иди…
— И ты иди, Светлолик, — сурово сказал сыну, — иди к дружке своей, заждалась уже.
Спохватился было Вольха Силович, но того слова назад не вернуть. Напомнил сыну о больном его, словно упрек сделал.
Взглянул на отца сын озлобленно, да и ответил зло, каждое слово отбивая:
— Нет той дружки у меня! Извел я ее! Лежит. С перины белой не встает, ни жива ни мертва, — прямо в глаза отцу глядя, словно к бою готовился.
— Иди уже, — мягче сказал Вольха. Но того уж не исправить. Сказано все уже обидное.
Светлолик ушел, словно туча грозная. «Недоброе от тебя будет», — подметил про себя богатырь, глядя вслед младому князю.
— Княже наш светлый, позволь разрешения испросить у тебя, — обратится Родиполк к Вольхе.
Тот улыбнулся да поправил свой темный ус:
— Обращайся, коль не шутишь.
— Не осерчаешь? — проверял Родиполк князя.
— Не осерчаю, не осерчаю, — ласково щуря глаза, ответил князь.
— То принеси мне ковш воды, чтоб тело свое обтер, — просил Родиполк князя, прямо глядя тому в глаза.
Княже не осерчал. Улыбнулся, обрадовался тому, кивнул и ушел. Вернулся он через миг с двумя деревянными ведрами воды. Родиполк снял с себя серу длинну рубаху с материнской обережной вышивкой по грудине да спине. Наклонился вперед, словно с поклоном князю, а князь-то его из ведра поливать стал. Как вылил всю воду, Родиполк хотел уйти уже, но услышал девичий голос позади:
— Батюшка мой родный, что ж ты богатыря-то моришь?
Родиполк обернулся. По ступенькам медленно спускалась к ним дочь Вольхи Силовича — Милолика. В одной руке несла хлеб округлый, а в другой — кувшин молока. Через плечо у нее перекинуто полотно обережное. Родиполк поклонился ей как девице княжеской. Она подошла к нему мягко, повернулась плечом с полотном светлым:
— Возьми то полотнище да оботрись, — ласково сказала княженька. — С обережной вышивкой оно, в завтрашнем бою оберегать будет.
— Благодарствую тебе, княженька мила. — А про себя подумал, что ж это князь не укоряет ее, что к молодцу сама вышла, да еще и завечерней. Али сговор был между ними? Он вдруг вспомнил, что без рубахи. Покраснел, на щеках проступили красные пятна, даже шрам, что был на грудине, казалось, стал румян. Но было серо во дворе, да того никто и не приметил.
— То дочь моя, княжна Милолика, нраву буйного, но доброго, — назвал ее Вольха Силович.
Родиполк взял полотнище с тонкого плеча Милолики, а как обтерся, так она ему хлеб круглый подала да кувшин молока. Сев на крыльцо, спиной к ней, он принялся есть, чувствуя, что она его рассматривает, да не замечая, что княже, глядя на них, ус покручивает, как всегда ежели чего задумал. Родиполк старался есть быстро, желая избавиться от княженьки и ее взгляда. Он вернул кувшин, и мучавшее его стеснение минуло. Ему почудилось, что она улыбнулась, поняв, какое чувство вызвала у богатыря, а потом, развернувшись, гордо ушла. Чувствуя опять свой стыд, и вновь стыдясь за него, богатырь, попрощавшись с князем, быстро ушел к себе в опочивальню. А про себя подумал: небось, краса, что и жениха на нее не сыщещь. Но али гонору много, али нраву.