У стены белой в гриднице поставили длинный деревянный стол. Округ того стола лавы стояли, коврами самоткаными ало-багряными покрыты. Стол сиял белизною скатерти да блестел золотою богатою вышивкою. А между золотыми узорами, ветвями да листьями, завитки красные проложены для еще большей нарядности. Заставили стол едою княжескою, сочною, свежею. А вокруг хмельное поставили в ковшах расписных глиняных.
Во главе стола сам князь Вольха Вениславович нарядный восседал на высоком темном деревянном стуле с ажурною спинкою. Хоть и был он в нарядной белой с багряною отделкой рубахе, но все ж казался прост. Ярок, но скромен. Но больше всего его украшало счастье да гордость, что испытывал он от победы над ханом, но и еще что победу ту помог одержать сын его старшой — Светлолик. Он, поглядывая на сына, что сидел от него по праву руку, еще больше светился счастьем. Сын же его взгляда свого не прятал, смотрел прямо, открыто, да весь был светлым, теплым. Но все ж в глазах его была печаль глубокая, непроходящая. Догадался Родиполк, что печаль та возникла, как слегла жена его, в том и винил себя Светлолик. Не походил он на отца свого, а его все одно равняли на отца его Вольху. Возле старшого брата сидел серьезный, скромный младший сын Неждан. Опосля него — сестра его, Милолика. Княженька сама-то пришла, Манрушки не слушаясь, да и осталась среди воинов — богатырей да своих сродников. Князь-то Вольха серчать не стал, а только брови свои темны нахмурил. Но и то долго не было, сразу отошел да своенравию ее не воспротивился.
По леву руку от князя сидел главный богатырь Альхон Градемирович, он был наряден да все хитро на Вольху поглядывал, словно с тем в сговоре был. Подле него устроился мощный богатырь Ведагор, что был ему сродником по матери. А после уж — сам Родиполк. Место показал да усадил его сам князь Вольха Вениславович, да так, чтобы оказался тот супротив младой княженьки Милолики. Княжна-то красою блистала. Горда была, но и умела быть простой народной. Хороша, светла, темноброва, словно та Макуша-весна. Она в одежде проста была, но ее краса ту одежду нарядною делала.
Перед ними поставили блестящие серебряные миски да большие плошки. Плошки те сверкающие были мудреные, на высоком срубе, словно то дерево под ними росло. Ведагор налил в Родиполкову плошку алой хмельной водицы. Но той водицы Родиполк никогда не пил да хотел было отказаться, но того сделать не смог. Заметил он, что сама княженька наравне с мужиками ту плошку поднимает да не боится. Ну, то и ему, богатырю, не пристало пугаться того хмельного. Как выпил он того алого напитка, так запекло ему горло огнем да голова закрутилась. А Ведагор-то, сильный мужик с бородою темной, еще подливает. Князь Вольха Силович за победу над врагом ту плошку поднимает, а все за ним повторяют да опять выпивают. И Милолика от них не отстает да все на Родиполка поглядывает. Так и Родиполк за ними повторяет, хоть он уж и остановиться хочет, да не решается. После слово Альхон держал да все за победу плошку поднимал. Все опять пили, и Родиполк с ними. Чудилось тому богатырю, что вся гридница ходуном ходит да извивается. Чует Родиполк, что и встать-то не может, да куда деваться — ведь не увернешься уж от того, сразу же не уклонился, не ушел, а теперь уж поздно.
Родиполк взглянул на Милолику, княженьку младую, а пред ним стояла, бледна да мертва, невеста его Чаруша. «То не видение мне, — подумал Родиполк, — то все дурман окутал, хмельное». Богатырь тряхнул головой, чтобы дурман тот развеять, принудил себя встать да выйти из большой светлицы-гридницы. Гридница качалась. Все обережны срубы из углов-то выходили да наступали, а после врозь разошлись да опять по углам своим стали. Он тихонько прошел к деревянным дверям да вышел. Дальше — через большу светлицу, а там уж и деревянное высокое крыльцо. Богатырь сел на ступеньку, свежий ночной воздух охладил его, дурман отошел, но серость да туман в глазах остались. «Хмельное то не по мне, — думал Родиполк, — отказ надобно было дать, а я того забоялся. И чего бояться? Сраму-то? Да перед кем? Перед дочерью князя? Али перед самим князем? Но в том отличия нет, срам будет, коли себя потеряешь. Негоже-то себя терять, ведь и не богатырем тогда будешь, не кудесником, а невесть кем. Род-то свой предам, а того мне не надобно. Не надобно». Твердо решив то для себя, Родиполк собрался уж было назад идти, но к нему вышел княже Вольха Вениславович да присел рядом.