Лампа, заправленная соевым маслом, казалась тусклой желтой звездочкой в окружающем полумраке. В комнате царила полная тишина, нарушаемая только нежным музыкальным звучанием стального клинка и почти неслышным комариным звоном. Взгляд пленника пробежал по жалкой обстановке и остановился на небольшом квадратном окне.
Роуланд уже обратил внимание на это окно с деревянной крестовиной после того, как на него набросились на улице, схватили и швырнули на пол в грязной лавочке, но тогда оно было окрашено чернилами темной ночи. Сейчас рама обрамляла бледную желтую физиономию, темные глаза которой рассматривали его с неопределенным выражением.
Может быть, это была жестокая радость соучастника преступления?
Харлисон ничего не мог сказать с уверенностью; иногда ему казалось, что он читает на этом лице нечто похожее на невероятную тупость.
Его мысли работали с необычной скоростью, словно они спешили появиться на свет до того, как их навсегда поглотит пустота.
«Китаец», — подумал он, и сильнейшая горечь пронизала все его существо.
Но, разумеется, надежда на спасение не могла посетить его, если считать, что спасителем мог оказаться Чинк.
Находившийся рядом с ним араб хихикнул.
— Ту-лутт! Утт!
Острие кинжала легонько кольнуло его.
Роуланд почувствовал холодную боль и закрыл глаза.
— Я… я… — очень тихо произнес второй араб.
«Хлоп!»
Глухой, но удивительно четкий звук.
Харлисон застыл в ожидании смертельного удара кинжала.
«Хлоп!»
Странный звук повторился, после чего все стихло.
Тишина тянулась очень долго, и Харлисон продолжал лежать с закрытыми глазами в ожидании страшного конца, гораздо более ужасного, чем все случившееся до этого в его достаточно бурной жизни.
Неожиданно у него возникло банальное состояние — ему неудержимо захотелось чихнуть, потому что комнату заполнил отвратительный едкий запах, раздражавший его нос. Благодаря этому запаху он вернулся в реальность и открыл глаза.
Он увидел нечто как минимум в высшей степени необычное.
Араб, собиравшийся заколоть его, по-прежнему находился рядом с ним, он почти касался его, но у него в руке не было кинжала, лежавшего теперь на полу; он продолжал сидеть на корточках, и поза его выглядела неловкой и очень странной. Второй, немного наклонившись, опирался с меланхоличным видом на стену. Он начал странный жест, но почему-то не закончил его; странно застывшая рука, в которой он сжимал открытый бумажник, была нелепо вытянута вперед. Объяснение необычным позам арабов Роуланд тут же прочитал на их лицах: лица у них были залиты красным, и красное спускалось к подбородку и терялось в длинных черных бородах.
— Они мертвы! — заикаясь, пробормотал Роуланд. — Господи, да они же мертвы!
Его взгляд скользнул к окну; оно было приоткрыто, и длинный ствол плоского револьвера с глушителем медленно отодвигался в тень, оставляя после себя тонкую струйку дыма, поднимавшегося к потолку.
Прошло несколько минут, прежде чем Харлисон смог выдавить из себя хотя бы одно слово. Впрочем, это было единственное соответствующее ситуации слово:
— Спасибо!
— Не за что! — ответил ему писклявый голос.
Через несколько мгновений одна из полос обоев приподнялась, и в комнату проник китаец в европейском костюме.
— Благодарю вас, мсье! — повторил Харлисон. — Без вашего удачного дублета я сейчас был бы таким же мертвецом, как оба этих смуглых типа.
Китаец ничего не ответил. Он продолжал внимательно изучать Харлисона пронзительным взглядом узких черных глаз.
— Как вас зовут? — поинтересовался он наконец.
— Роуланд Бенжамен Харлисон, инженер австралийской торговой компании «Мидас» в Брисбене.
— Эта компания обанкротилась, — пожал плечами китаец.
— Именно поэтому я и возвращаюсь в Англию.
— Возвращаетесь? Значит, вы не австралиец?
— Не совсем. Я родился в Дурхеме, небольшом унылом английском городке, из которого уехал в Австралию в возрасте пятнадцати лет, чтобы разделить судьбу с единственным оставшимся у меня родственником, чудаковатым двоюродным братом, решившим сколотить состояние на австралийских золотых россыпях. Впрочем, он вскоре скончался бедным, как вошь.
— А вы? Вам удалось разбогатеть?
Харлисон рассмеялся.
— Все мое богатство должно было перейти в руки этого только что скончавшегося араба. Триста фунтов в английских банкнотах. У меня есть еще чековая книжка на сто фунтов, переведенных в Мидленд-банк в Лондоне. Надеюсь также, что в кармане моих брюк можно нагрести пригоршню шиллингов и полукрон.
— Неплохо, — кивнул китаец.
— Кстати, сэр, этот способ беседовать вам, вероятно не кажется неудобным, тогда как мне…
— Вы правы.
С быстротой, поразившей инженера, китаец развязал пленника, и тот смог подняться на ноги, хотя и с большим трудом.
— Проделайте несколько гимнастических упражнений, — посоветовал китаец. — Несколько приседаний, затем выбрасывание рук сначала вбок, затем вверх. Медленно повращайте запястьями.
— Замечательно! — воскликнул Роуланд, наслаждаясь возможностью двигаться после того, как потерял надежду остаться в живых.
— В этой бутылке виски. Она еще не открывалась, и, поскольку у меня нет штопора, можете отбить горлышко.
Харлисон подчинился, не раздумывая; острый край бутылки немного порезал ему губу, но он все равно сделал несколько больших глотков.
— Вот уже не думал, что еще раз удастся попробовать этот виски. — признался он. — Отличный напиток, это же настоящее «Белое и черное». А вы не хотите отхлебнуть?
— Нет.
В резко прозвучавшем отказе явно послышалось нетерпение. Роуланд мгновенно посерьезнел.
— Я обязан вам жизнью, — сказал он. — Хотелось бы знать имя человека, благодарность которому я сохраню до конца своих дней.
— Меня зовут Ванг.
— Вот как! — пробормотал несколько разочарованный инженер, и его спаситель понял реакцию собеседника, так как для многих европейцев имя Ванг было едва ли не синонимом слова «китаец».
— Я — Ванг, — сухо повторил он.
— Еще раз благодарю вас, господин Ванг. Не знаю, чем я смогу отплатить вам ваше вмешательство в мою судьбу, вашу помощь… Да, конечно, это не очень подходящее слово… Но в австралийских пустынях, где мне пришлось провести столько времени, существует своего рода соглашение между спасенным от смерти человеком и его спасителем. Жизнь спасенного фактически становится принадлежащей спасителю. Думаю, что аналогичная ситуация реальна и в нашем случае.
— Именно так я ее и понимаю, — негромко проговорил китаец.
Ролуланд с несколько озадаченным видом посмотрел на китайца, потом поклонился.
— Хорошо, — сказал он.
— А теперь уходите, господин Харлисон. «Джервис Бей»[30] заканчивает набивать свои трюмы углем, и он явно собирается отчалить до восхода солнца. Кстати, полагаю, что вам не стоит рассказывать симпатичным пассажиркам о вашем приключении.
Харлисон покраснел. До сих пор во время его плавания флирт был одним из весьма существенных компонентов…
Высокий симпатичный молодой человек, едва переваливший за тридцать лет, с ранних лет лишенный женской заботы и нежности, как он мог не откликнуться на улыбки привлекательных блондинок и брюнеток с пышными прическами, в соблазнительных легких нарядах, когда звучало медленное танго корабельного оркестра?
Сначала ему показалось, что замечание жителя Небесной империи было несправедливым, и он бросил на него недовольный, едва ли не сердитый взгляд. Это презрительное замечание глубоко затронуло его чувства, так как он ревностно хранил в своем сердце образ Бетти Элмсфильд, очаровательной пассажирки «Джервис Бей».
30
Территория на юго-восточном побережье Австралии, где находится военно-морская база и столичный торговый порт.