Инженер обернулся. Палуба вокруг него казалась совершенно пустынной.
— Харлисон! — его снова окликнули негромким, строгим голосом, похожим на военную команду.
Инженер повернулся несколько раз, но никого не заметил возле себя. Он уже подумал, что над ним кто-то подшучивает, когда заметил торчавшую рядом с ним большую вентиляционную трубу. Он из любопытства наклонился к широкому раструбу.
— В чем дело?
Некоторое время из металлической трубы доносилось только негромкое гудение, которое можно услышать, если приложить к уху раковину. Харлисон уже собирался отойти в сторону, чтобы избавиться от навязчивого шума, когда на его вопрос откликнулся мрачный голос.
— Вы на палубе, и это хорошо. Я уже начал думать, что Гровер добрался до вас.
— Гровер? Кто такой Гровер?
— Очень хорошо, продолжайте прикидываться дурачком. Мне нравится ваша осторожность. Вентиляционная труба искажает голос иначе, чем телефон, не так ли?
— Какого черта, кто вы?
— Никогда не задавайте этот идиотский вопрос, — прогремел голос с раздражением и угрозой. — Лучше поторопитесь добраться до Лондона. Вас ждет работа.
— На Найтрайдер-стрит?
— Какого черта, зачем лишний раз называть этот адрес? Я и так хорошо помню его, впрочем, мне кажется, что и вы тоже.
— Еще бы! — проворчал Харлисон, решивший больше не пытаться понять, что происходит вокруг него, и отдаться течению событий.
— Скажите, зачем вы перекрасили волосы? В этом не было необходимости.
— Я перекрасил волосы? — недоуменно пробормотал инженер, проведя рукой по своей густой шевелюре.
Внезапно голос приобрел требовательное звучание.
— Харлисон, некоторые изменения были необходимы… Муха слетела со шлема. Она села на крест.
Последовало молчание.
— Алло? — негромко произнес Харлисон.
Но вентиляционная труба продолжала молчать. Инженер заметил, что к нему направляются две стюардессы и отошел от трубы.
Обед в компании Чермана оказался на редкость удачным, и Роуланд быстро забыл окружавшие его загадки.
Заставшая их в устье Темзы непогода вынудила «Джервис Бей» стать на якорь.
— Вам придется провести еще одну ночь на койке в вашей каюте! — сказал Черман, сохранявший хорошее настроение. — Не переживайте, вполне возможно, что ваша постель в Лондоне окажется менее удобной… Кстати, там вам никто не предложит коктейль!
Горячий коктейль принесла Нэнси Уорд, остановившаяся перед дверью в его каюту, так как стюардессам запрещалось заходить в каюту пассажира. Правила на борту были весьма строгими.
Роуланд быстро расправился с напитком. Ему показался приятным аромат апельсина, вкус корицы и гвоздики.
«Возможно, благодаря этому коктейлю, я увижу во сне блаженные острова…» — подумал он.
Но его сны оказались не такими приятными. Роуланд почувствовал, что находится на грани какого-то мрачного кошмара.
Насекомое, похожее на громадную муху, то и дело пыталось сесть ему на голову, и он, как ни старался, не мог отогнать ее.
Когда, наконец, мерзкое насекомое улетело, из ночной тьмы возник огненный крест.
— Муха… Крест… — простонал Харлисон, безуспешно пытаясь избавиться от зловещих теней.
Но крест приблизился и внезапно опустился ему на грудь.
Роуланд закричал и сбросил с себя одеяло.
Луна заглядывала через иллюминатор в сонную каюту. Ее призрачный свет четко выделял даже самую незначительную деталь интерьера. Неожиданно чья-то тень закрыла иллюминатор, и в каюте резко потемнело.
— Ванг! — выдохнул Харлисон, бросаясь к иллюминатору.
На палубе не было ни души; все было залито голубым светом луны; в густой тени, характерной для лунных ночей, скрывались бесформенные предметы. Инженер почувствовал сильнейшую боль в груди, словно его сон с огненным крестом продолжался наяву. Он щелкнул выключателем, и каюта осветилась ярким электрическим светом. Он увидел, что рубашка у него на груди распахнута, перламутровые пуговицы оторваны и на его груди появилось красное пятно, словно от ожога; это пятно имело форму креста.
— Мне крупно повезет, если мои приключения не закончатся в сумасшедшем доме, — простонал он, подходя к висевшему на стене каюты зеркалу.
Бросив взгляд на зеркало, он вскрикнул от удивления.
Его волосы стали черными!
Мистеру Теду Соумзу, эсквайру, никак не удавалось уснуть.
Он попытался перевернуться на левый бок, хотя хорошо знал, что при этом ему был гарантирован кошмар, потом снова перевернулся на правый бок, но результат был таким же.
— Завтра я уеду из этой гостиницы, — проворчал он, — но до этого я сформулирую несколько критических замечаний, в особенности, касающихся работы персонала, на который мне есть за что пожаловаться. Я уже одиннадцать месяцев торчу в этом отеле. Все это время я вел себя абсолютно корректно по отношению к заведению, был полностью верен ему. Так, к примеру, я ни разу не завтракал и не обедал вне гостиницы. И я могу поклясться, что ни разу не ночевал за ее пределами.
Правда, я вряд ли смог бы найти более дешевое жилье. Здесь у меня есть электрическое освещение, центральное отопление, холодная вода, внимательное обслуживание… Но это не важно! Мне будет полезно переменить обстановку. Здесь я просто заплываю жиром…
Покопавшись в ночном колпаке, он достал из него листок рисовой бумаги, щепотку грубого табака и спички. Действительно, мистер Соумз был большим оригиналом.
— Я возвращаюсь к привычке курить в постели! — сообщил он самому себе. — Как приятно вспомнить эти добрые старые привычки! — И он пустил к потолку струю густого дыма.
За дверью послышался легкий шум, и освещенный квадрат окошечка в двери потемнел.
— Номер 170! Я отмечаю, что вы курите в камере! Я сообщу об этом в завтрашнем докладе!
— Это невозможно, — флегматично откликнулся мистер Соумз.
— Как это невозможно, дьявольское вы отродье! Наверное, мне придется сделать дополнительную запись о вашем наглом поведении!
— Я сказал, что это невозможно потому, что Его Милость главный судья из Центрального уголовного суда решил, что завтра я буду освобожден, а по действующему законодательству освобождение должно состояться на восходе солнца. Доклад директору, как известно, поступает в десять часов утра, тогда как солнце встает гораздо раньше.
— Ладно, — пробурчал из-за двери надзиратель, бросив недовольный взгляд через окошечко в камеру, заполненную дымом. — Будем считать, что я ничего не видел. Только я должен заметить, что вы все одинаковы, и в последний день заключения не знаете, что придумать, чтобы досадить честным надзирателям.
— Лучше помолчите, Джо Партнер, — примирительно посоветовал мистер Соумз. — Вы не должны жаловаться на меня. Первое, что я сделаю, когда двери в ваше заведение закроются за моей спиной — я подчеркиваю — за моей спиной! — я закажу три пинты эля в «Синей голове» на площади Патерностер, чтобы выпить за здоровье некоторых надзирателей, моих друзей.
— Очень хорошо, Тед, только не пускайте дым в сторону дверей. В полночь этот коридор должен навестить шеф, и он может унюхать дым. А тогда поднимется большой шум.
— Исключительно для того, чтобы доставить вам удовольствие, — ответил мистер Соумз, пуская дым в сторону окна. — И я еще добавлю к вашей премии стоимость десятка сигарет.
— Что, у вас на свободе сразу найдется выгодное дельце? — с иронией спросил надзиратель.
— Пять тысяч фунтов, — небрежно бросил арестант.
— Неужели? Наверное, чтобы оплатить авансом очередное пребывание у нас?
— Я не шучу. Я знаю, о чем я говорю.
— Я не детектив и не судья, — пожал плечами Джо Партнер, — но правила предписывают мне давать хорошие советы заключенным. Так вот, Тед Соумз, не наделайте глупостей, если, конечно, тюрьма Ньюгейт не кажется вам курортом.
— Спасибо, Джо. Этот совет можно оценить по меньшей мере в полпинты джина. Я оплачу ее авансом в «Синей голове»… Спокойной ночи!