Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, он спустился в столовую, где на накрытом столе его ожидали кувшин с питьем и блюдо с холодным мясом.
— Это уж слишком! — воскликнул он и бросился, как безумный, по анфиладе комнат сначала на втором, потом на третьем этаже, проверяя каблуками и кулаками реальность стен и полов.
Он не смог обнаружить кроваво-красный салон, но, вернувшись в столовую, увидел пачку банкнот рядом с бутылкой портвейна.
Он машинально пересчитал бумажки. Пятьсот фунтов стерлингов.
Странно, но единственной его реакцией был горький смех.
«Голос в телефоне обещал мне мою обычную долю, к тому же, доставленную обычным способом, — подумал он. — И теперь мне остается только радоваться участию в деле „Джервиса“. И я все равно ничего не понимаю.
Допустим, что „Сердце Бхавани“ было украдено мной — ведь теперь мне не остается ничего другого, как заподозрить самого себя в участии в мошенничестве века.
Вероятно, так же думает и Каннинг, отправивший меня домой на такси. Но почему он отправил меня сюда, вместо того, чтобы запереть в каталажке?
Куда я попал? Странный мир, странные люди… А тут еще эта Нэнси Уорд… Нет, я окончательно перестал понимать что-либо».
Он прижал кулаки к горячим вискам; ему почудилось, что его раскачивают волны океана непонятных сил, марионетку без воли, ничего не понимающую, игрушку в руках неизвестных коварных кукловодов.
В веренице этих беспорядочных обрывочных мыслей внезапно вспыхнула одна мысль, заглушившая все остальные, словно произнесенная громким голосом:
— Какого черта, куда пропал красный салон?
Глава IV
Дама под вуалью
Как вы думаете, много ли лгали о новом Скотленд Ярде, главной полицейской цитадели Англии?
Детективные истории обеспечили этой организации громкую славу, изображая ее подлинным воплощением добра и справедливости, всегда и везде побеждавшей зло.
Если когда-либо вам придет в голову отложить в сторону книги Конан Дойля, Уоллеса или Сакса Ромера, выбросив их из своих библиотек, обратитесь к Скотленд Ярду.
Это некрасивое мрачное здание, заметно пострадавшее от времени, как и все остальное, имеющее отношение к британскому правосудию.
Вы можете надеяться, что увидите выходящими из его дверей, пропахших канцелярским клеем, Шерлока Холмса с его острым профилем, или олицетворяющий справедливость силуэт Гарри Диксона; не исключено, что за вашей спиной мелькнет тревожная тень знаменитого историка, основателя Сингапура сэра Стэмфорда Раффлза.
Как бы не так! Из любого административного учреждения Франции, включая находящееся на набережной Орфевр[51], во время обеденного перерыва выходят менее ординарные личности, чем те, что Ярд посылает на набережную охотиться за сандвичами и чем-нибудь более съедобным.
Но это совсем другая история, рассчитанная на Киплинга, и не имеющая отношения к сегодняшнему Скотленд Ярду.
Сегодня на его высоких окнах опущены синие шторы, задерживающие горячие солнечные лучи и заволакивающие строгие кабинеты мрачноватыми тенями.
В кабинетах на третьем этаже, отданных бригаде, в чьем ведении находятся наиболее важные уголовные дела, сегодня господствует нечто, смахивающее на грозное обаяние.
Здесь преступления, а именно преступления «красные», то есть такие, когда была пролита кровь, описываются и классифицируются; на вещественные доказательства наклеиваются этикетки, а дела переплетаются в черный перкаль. Жуткие фотографии, на которых расплывчатые изображения с трудом различаются на светло-сером фоне, заполняют массивные папки, захватанные тысячами рук за многие годы.
Коридор с грязными стенами, покрашенными охрой, ведет к убогим чердачным помещениям, которые торжественно называют исследовательскими лабораториями. Экспонаты из музея дамы Тюссо, если бы он стал жертвой очистительного огня, можно было бы присоединить к ним и превратить в объект внимания новых посетителей.
Здесь нет ничего поддельного или фальшивого. Этот нож, покрытый ржавчиной, действительно пробил человеческую грудь; этот револьвер двадцать раз выплевывал смерть из своей тупой морды; этот орган, плавающий в желтоватом спирте, был отделен от невероятно изуродованного трупа; эта отрезанная рука отнюдь не сделана из папье-маше, а бледное видение в зеленоватом аквариуме — это не копия, сделанная из воска.
Эти зловещие предметы входили в число объектов, подлежащих осмотру суперинтенданта Каннинга, и на его лице прочно обосновалось выражение печали и подавленности.
— Мой дорогой, мой старинный друг, — пробормотал он дрожащим голосом.
Он протянул руку, словно собираясь приласкать кого-то; потом его рука задрожала, и он отдернул ее.
— Я старею, — негромко сказал он. — Я постарел лет на двадцать с тех пор, как… Боже, я не хочу умереть до того, как…
— Вы опять смотрите на него, Каннинг, — глухо произнес кто-то в глубине помещения.
Полицейский вздрогнул, словно его застали за ненадлежащим занятием.
— Да, — ответил он, не оборачиваясь. — Я не в состоянии противиться.
— Вы должны быть сильнее.
— Я для этого и пришел сюда. Я прошу силу у него.
— Я делаю то же самое.
— Да, конечно, я знаю.
— Ничего не поделаешь, Каннинг, большой начальник постепенно сходит с ума.
— Я понимаю, — пробормотал Каннинг.
— Каннинг!
В голосе говорившего почувствовалась неуверенность.
— Да?
— Ей удалось бежать!
Не поворачиваясь к темному углу, откуда с ним говорили, Каннинг устало махнул рукой.
— Как всегда! Кто она? Это известно только дьяволу. Она принимает тысячу форм. Это призрак, и я не надеюсь, что самые надежные камеры Ньюгейта смогут удержать ее. Наши люди загоняют ее в тупик, она выглядит, как загнанное животное, смирившееся с гибелью… И вдруг… Пффф!.. Дым, туман… И ее нет!
— Наш враг могущественен, Каннинг, но он уже лишился одного из своих преимуществ.
Каннинг согласно кивнул головой.
— Всего одного, но очень важного.
— Это случилось впервые с тех пор, как мы начали борьбу с ним.
Телефон негромко задребезжал на столе. Каннинг поспешно схватил трубку.
Он молча выслушал тихий далекий голос и содрогнулся.
— Морроу будет здесь через несколько минут.
— Это правда? У него был приказ не появляться до тех пор, пока у него не будет возобновлен контакт с ней…
Хлопнула дверь, и Каннинг остался один.
Он вернулся к предмету, которым только что интересовался, и заговорил умоляющим голосом:
— Ты видишь… Да, ты видишь, кое в чем мы преуспели. Там, где ты находишься, тебе это должно быть понятно… И там ты спокойно существуешь, но для нас покой наступит только тогда, когда будет достигнута наша великая цель.
Тяжелыми шагами Каннинг отошел от места, внушавшего ему ужас. Ему казалось, что в сумраке коридора раздалось приглушенное рыдание, но он шел, не оборачиваясь. Он ограничился тем, что задумчиво покачал головой в обычной для него манере, неторопливо шагая по коридору. За многие годы Каннинг был несколько раз ранен, и эти раны отразились на его походке.
Он остановился перед высокой дверью со звукоизоляционной обивкой, посмотрел какую-то запись в блокноте и осторожно постучался.
Ему открыл сам главный начальник Скотленд Ярда, сэр Дембридж. Странная внешность: мощная голова на тщедушном теле, словно изъеденном нервным и беспокойным существованием.
— А, Каннинг! Люди Морроу почти окружили ее, но…
Каннинг отреагировал с должным почтением, но при этом жестом попросил слова.
— Я знаю, сэр, но не стоит осуждать его… Он исправил свою ошибку, и он скоро прибудет сюда.
— Если он подаст признаки жизни, это будет означать, что он восстановил контакт с ней, — закончил шеф с прозвучавшими в его голосе нотками горечи. — Это давно известная игра — выиграть или умереть, не так ли?
51
На набережной Орфевр (Кэ-дез-Орфевр или просто Кэ) находится здание парижской уголовной полиции.