Элиан удивилась лихорадочным ноткам в его голосе и незначительности его вопросов.
— Как там дом отца Жака, он сохранился? Булочник все еще выпекает по средам и воскресеньям булочки с тмином? Мальчишки все еще ловят плотву под мельничной плотиной? А старинную башню на краю леса еще не разрушили? Слава Богу!
Он говорил, торопливо и сумбурно, едва оставляя ей время на ответы.
Он интересовался самыми пустяковыми воспоминаниями: Помнит ли она варенье старой Мартин? Что стало с собакой мельника, которая начинала выть, когда слышала свист или пение? А помнит ли она, как остановился фонтан на Старой площади, когда опавшая листва забила водоток?
Да, конечно, она помнила все это; вскоре ее охватила такая же лихорадка, и она попыталась остановить посетителя, чтобы в свою очередь вспоминать о прошедших временах. Когда, наконец, они замолчали, выбившись из сил; наступили сумерки, и Валентина принесла лампу.
Пьер Маре вздохнул:
— Господи, лампа… Я имею в виду, такая же лампа, как тогда…
Он помолчал, потом сказал необычно серьезным тоном:
— Мадемуазель Элиан, вот уже десять лет, как я думаю о вас.
Она вздрогнула и отодвинулась от лампы, чтобы он не заметил, как она покраснела.
— Да, десять лет, если не больше. Я думал о вас в Китае, в Японии, в Америке, на полюсе… Внезапно я понял, что уже увидел все, что мне могла показать Земля, и что у меня осталось только одно, самое важное, самое прекрасное путешествие.
— Самое прекрасное… — повторила Элиан.
— Это дорога назад, ведущая нас к замечательным прошедшим временам, к ушедшим друзьям, к пропавшим вещам, которые мы помним в свете солнца нашей юности. Мне нужен кто-то, рядом с кем я смогу вызывать воспоминания; это самое прекрасное из всего, что Бог подарил людям на Земле.
— Значит, — сказала она, — вы возвращаетесь…
— Да, ради прошлого, чтобы найти то, что осталось от него.
Он поднял на нее умоляющий взгляд.
— Ведь вы понимаете меня, не так ли?
Она кивнула и пробормотала:
— Да, я понимаю вас…
Ее голос прозвучал болезненно, но он не заметил этого.
Они расстались глубокой ночью, договорившись снова встретиться на следующий день.
Дождь по-прежнему барабанил по стеклам.
«Это большой несчастный ребенок, — подумала Элиан, — он видел весь мир, но он не нашел в нем счастье. Я проведу его мимо теней и призраков, и это позволит мне стать полезной».
Она подошла к зеркалу и заметила, что поседевшая прядь выглянула из-под ленты; она поднесла к ней руку, чтобы спрятать снова, но оставила ее на месте.
— К чему это? — пробормотала она.
И, так как было еще не слишком поздно, она принялась читать книгу мадам Зенаиды Флерио с того места, на котором остановилась накануне. Но ее глаза были полны слез, и ей пришлось отложить книгу.
Ужин господина Юлотта в новогоднюю ночь
(Le réveillon de M. Hulotte)
Я не собираюсь устраивать ужин в новогоднюю ночь, и я никому не стану отправлять новогодние поздравления, потому что не хочу ни от кого получать их.
Так решил господин Юлотт[79], яростно размешивая кочергой уголь в плохо горевшей печи, пытавшейся согреть воздух в комнате старого холостяка. Известно, что сова — недобрая птица, и мужчина напоминал ее своим профилем и скрипучим голосом.
Наконец, язычки голубого огня принялись лизать куски угля, потом, заворчав, вспыхнуло сильное пламя и тепло начало постепенно заполнять комнату.
— Сегодняшний праздник, день Святого Сильвестра, — заявил господин Юлотт, разговаривая с самим собой, — такой же обычный день, как любой другой. Что, вы хотите сказать, что заканчивается год? Тоже мне важное дело — следующий год уже готов его заменить. Не будь у меня календаря, чтобы я вспомнил дату 31 декабря, как бы я смог отличить сегодняшний день от любого другого?
Пламя уютно мурлыкало в печи, тепло позволило старику приятно расслабиться. Внезапно он подскочил.
Он знал, что кроме него в доме никого не было, но ему неожиданно показалось, что на лестнице послышались шаги.
— Я же отпустил Мелани, свою служанку, которая — вот дура — захотела устроить семейный ужин в новогоднюю ночь. Может быть, она решила, что я передумал — смех, да и только.
Дверь в комнату отворилась, и господин Юлотт вскрикнул от ужаса, увидев, что на пороге оказалась отнюдь не служанка, а улыбающаяся пожилая дама, очень эффектно одетая. Она вошла в комнату, хотя ее никто не приглашал, и устроилась в кресле поближе к огню.
— Мадам, — пробормотал старик, — кто вы такая? И как вы попали ко мне?
— О, я всегда захожу, куда хочу, — ответила дама дружелюбным тоном, — и никакая дверь не может помешать мне. Впрочем, мне кажется, что вы некоторым образом звали меня.
— Я звал вас? Думаю, что вы ошибаетесь, — проворчал господин Юлотт. — Вас наверняка ждет кто-то из моих соседей, а вы просто ошиблись дверью, вот и очутились у меня.
— В это время меня ждут везде, — возразила дама решительным тоном. — Вы — единственное исключение. Поэтому я и пришла к вам.
Пока дама говорила, господин Юлотт с удивлением наблюдал за ее лицом.
Лицо необычной посетительницы менялось ежесекундно; оно выглядело то удивительно юным, то покрывалось морщинами, а ее волосы становились седыми. Были моменты, когда господин Юлотт видел перед собой одновременно множество лиц. Эти изменения происходили с головокружительной скоростью и были видны несколько расплывчатыми, словно через слой тумана.
— Я ничего не понимаю… Вы очень странная особа… — пробормотал встревоженный господин Юлотт. — О чем вы говорите?
— Я сейчас ничего не говорила.
— Тем не менее, я слышу множество голосов, но они такие далекие и слабые, что я ничего не могу разобрать. Что это такое?
Он указал на пожелтевший и немного помятый листок бумаги, который аккуратно развернула дама. Листок был покрыт неровным нечетким почерком.
— Я прочитаю, что на нем написано? — спросила дама.
Господин Юлотт пожал плечами.
— Несчастный, — с горечью произнесла дама, — как вы могли забыть это?
Она начала читать, но к ее голосу продолжали примешиваться посторонние голоса, и господину Юлотту показалось, что текст читает одновременно множество голосов.
— Я узнаю этот голос, — неожиданно сказал он, — да и другие тоже. Как ни странно, это, по-моему, один и тот же голос.
— Это письмо, — негромко сказала дама, — это первое новогоднее послание, написанное вами родителям, а голос — это ваш голос. И остальные голоса тоже ваши, и каждый из них читает очередное письмо, написанное по такому же поводу на следующий год. Как вы могли забыть все это, бедный вы человек…
— Вы не одна, — пробормотал, вздрогнув, господин Юлотт. — Мне кажется, что вас окружает множество людей, но когда я пытаюсь их увидеть, я вижу только вас!
— Я — это уходящий год, — серьезным тоном произнесла гостья. — А тени, которые, как вам кажется, толпятся вокруг меня — это другие прошедшие годы, которые каждый добрый человек вспоминает сегодня. Почему вы решили отказаться от этого святого правила памяти? Нет, господин Юлотт, вы не имеете права считать день Святого Сильвестра обычным днем; сегодня утром вы провели инвентаризацию в своей лавке; почему бы вам не провести вечером инвентаризацию своего сердца? Ведь это будет единственный отчет, который рано или поздно потребует от вас Господь.
Расставание с уходящим годом должно быть символом глубокой набожности. Вам нужно вспомнить умерших, подумать о своих несчастьях и своих радостях; вы должны рассмотреть свои действия и свои мысли в уходящем году, чтобы сделать их лучше в наступающем.
Она встала, собираясь уходить, но господин Юлотт протянул к ней руки умоляющим жестом.
— Нет, не уходите, позвольте мне разглядеть картины моей жизни, какими бы нечеткими они не оказались, — воскликнул он.
78
Вместе с Новым годом во Франции празднуют 31 декабря день Святого Сильвестра (причисленного к святым римского папы Сильвестра I, жившего в III веке нашей эры), якобы спасшего мир от библейской катастрофы конца света.