Вместо того, чтобы носить монеты в свою кладовую, она вспрыгнула на подоконник и улетела.
Через полчаса она вернулась с четвертой монетой! И меня начала мучить совесть, так как я решил, что моя подружка воровала эти монеты. Но где она их находила?
Мне пришлось основательно потрудиться, чтобы проследить маршрут сороки в сумерках, и успеха я добился только потому, что привлек к решению проблемы трех моих верных прихожан, посвятив их в тайну золотых монет.
Я чувствовал, что в этой загадке все решает воля божья; действительно, однажды вечером одному из моих добровольных помощников удалось проследить, что сорока летает к развалинам замка Святого Зиновия[80], расположенным в четырех километрах от деревни.
Я отправился к развалинам с Марго, сидевшей на моем плече. Едва я начал осматриваться среди развала каменных глыб, как сорока слетела с плеча и принялась прыгать вокруг меня; потом она скрылась в густых зарослях ежевики, откуда тут же появилась с золотым кружком в клюве.
Дальше все произошло довольно быстро. Мы вырубили кустарник и обнаружили подвал, в котором находился небольшой сильно поврежденный сундучок. В нем находилось семьсот золотых экю, в том числе несколько обрезанных по краям монет.
Разумеется, я сообщил о находке в администрацию коммуны, которая передала золото государству.
Через год я получил сообщение, что по закону мне принадлежала половина стоимости найденных мной сокровищ.
Половину полученных мной денег я раздал бедным, а на вторую половину приобрел замечательную статую Девы Марии.
— А Марго? — спросил я.
Кюре рассмеялся.
— Она вскоре состарилась, и у нее испортился характер. Я всегда смотрел сквозь пальцы на все ее капризы и проделки, помня о том, что она была инструментом бесконечной доброты и великодушия нашего Господа. Я позолотил для нее триста пятьдесят су, которые она где-то спрятала. Таким образом, надеюсь, я не лишил сороку дорогих ей сокровищ.
И кюре добавил с улыбкой:
— Нужно быть справедливым со всеми и во всех случаях, в том числе и по отношению к нашим братьям меньшим — животным.
Преступление на улице Круа-де-Пьер
(Le crime de la rue de la Croix-de-Pierre)
Телефон на столе начальника отдела информации завибрировал. Журналист устал, но выглядел довольным: хотя ему и пришлось провести бессонную ночь, выслушивая сообщения иностранных корреспондентов, передававшиеся по специальным линиям связи с помощью криптографических устройств, и отдавая приказания сонным редакторам и бойким репортерам; зато теперь печатные машины работали на полную мощность, и газета должна была выйти своевременно. Вдобавок ко всему, номер обещал быть интересным. Послышался недовольный голос секретаря:
— И что теперь? Неужели нельзя отдохнуть хотя бы одну секунду?
— Личный вопрос, — сообщил дежурный секретарю. — Господин, который ожидает возле меня, сообщил, что он должен встретиться с господином Арваном ровно в шесть часов!
— Можно подумать, что я назначаю встречи в шесть утра! — прорычал Арван. — И как зовут этого придурка?
— Деода Мьетт, шеф. Я пошлю его к вам?
— Вот как! Значит, существуют типы, которых зовут Деода Мьетт? — ухмыльнулся Арван. — Нет, его не нужно отправлять ко мне. Пусть он заполнит карточку.
Через три минуты рассыльный газеты «Сиз Ер» в красной ливрее положил квадратный кусочек картона на стол шефа и замер в ожидании дальнейших приказаний.
Арвана прежде всего поразил почерк: он был идеальным, настоящий шедевр каллиграфии, ровный и четкий; написанный таким почерком текст достоин того, чтобы его немедленно литографировали.
В то же время, содержание текста ошеломило его:
«Деода Мьетт хочет возвратить вам вашу трубку».
Посыльный ждал, тогда как Жак Арван продолжал тупо смотреть на карточку.
— Ладно, пусть войдет, — приказал он наконец.
Посыльный поклонился и вышел. Было слышно, как заворчал лифт и застучали двери; затем дверь в кабинет директора открылась.
Арван вздрогнул: посетитель оказался ребенком.
Точнее, подростком, но очень маленьким и тощим. Длинный плащ свисал с его плеч, как с вешалки, из воротника торчала смешная цыплячья шейка, заканчивавшаяся небольшой птичьей головкой.
— Меня зовут Деода Мьетт, — сказал он после довольно беглого поклона. — Я полагаю, мсье, что во время нашего разговора вы постараетесь избежать иронического сопоставления моей личности и моего имени. Надеюсь, мы договорились?
Его слова и поведение настолько отличались от обычного начала встречи журналиста с посетителями и просителями, что он растерялся и несколько мгновений не мог решить, как вести себя. Потом он жестом указал человечку на кресло.
— Молчание обычно означает согласие, — продолжал господин Деода Мьетт, очевидно, вполне удовлетворенный тем, как началась встреча. — Могу сообщить вам, господин шеф отдела информации, что я являюсь учащимся третьего года в коллеже Сен-Грегуар, и в данный момент у меня продолжаются каникулы. Я показал весьма неважные результаты на экзаменах в конце года, и мои преподаватели сходятся во мнении, что я тупица и лентяй. Поэтому я решил оставить учебу, потеряв всякую надежду получить достойный диплом, Впрочем, мне восемнадцать лет, хотя я и не выгляжу восемнадцатилетним. Разве в этом возрасте не пора прекратить изучение риторики? Так что я уверен, что мои преподаватели не ошиблись. Вот мой вывод из всего сказанного выше: я должен стать журналистом.
Арван почувствовал, что его обуревают крайне сложные мысли; к счастью, он не утратил хорошее настроение.
— По-вашему, мсье Мьетт, достаточно быть тупицей и лентяем, чтобы успешно работать журналистом?
— Я ожидал этот вопрос, скажем честно, не слишком глубокомысленный, прошу извинить меня, — улыбнулся юноша. — Меня сочли тупицей только потому, что я не хочу запоминать несколько сотен дат исторических событий, а мои географические познания ограничиваются умением разбираться в справочниках и расписаниях движения судов, поездов и самолетов. Да, я никогда не смог выучить наизусть десяток поэм Буало, и прелесть произведений Расина оставляет меня холодным, как лед. Я никогда не заучивал наизусть геометрические теоремы, но я хорошо умею доказывать их, и я хорошо разбираюсь в правилах алгебры и тригонометрии. Кроме того, моим серьезным недостатком является красивый почерк — говорят, что этой особенностью страдают идиоты.
Арван забыл про усталость от бессонной ночи; он забавлялся, хотя и плохо представлял, что ему делать.
— Кстати, — сказал он, — что это вы придумали про трубку, которую собирались вернуть мне? Я никогда не курил трубку!
— Ошибаетесь! — холодно заявил Деода Мьетт.
— Ну, уж это слишком! — воскликнул Арван. — Надеюсь, вы не пришли сюда только для того, чтобы напрасно отнять у меня время, мой дорогой?
— Подождите, — поднял руку посетитель, — я сейчас вам все объясню, после чего вы принесете мне извинения, если, конечно, захотите.
Вы работаете начальником отдела информации газеты «Сиз Ер» всего лишь год; до этого вы были репортером, занимавшимся вечерними новостями в «Пти Суар», причем блестящим репортером; это не лесть, прошу мне поверить.
Ваше последнее достижение как репортера — это серия великолепных статей о воровском мире портов.
Чтобы завоевать доверие бандитов, вы переоделись матросом, и при этом стали курить трубку, хотя вас и тошнило от нее.
Однако, появление нескольких статей, одной за другой, позволило бандитам догадаться, что в их среду затесался репортер. В итоге они разоблачили вас. Вам удалось бежать, но один из преследователей оказался быстрее; он уже кинулся на вас, когда камень, посланный неизвестно кому принадлежащей, но очень точной рукой, попал ему в голову. В схватке вы оказались на земле, но, воспользовавшись посланной вам Провидением передышкой, смогли вскочить и скрыться. Во время схватки вы выронили трубку… Вот она.
80
Первый епископ Флоренции (337–417 гг.), проповедовавший христианство и совершивший ряд чудес.