— Кто это? — поинтересовался офицер.
Бармен пожал плечами.
— Я впервые вижу его. Он мне дорого обойдется из-за израсходованной бумаги и чернил, так как ничего не делает, и только пишет, и начал писать он задолго до того, как вы пришли сюда с милордом.
— А сейчас он сделал заказ на всех, так что какая-то польза от него все же есть, — ухмыльнулся офицер.
Издалека донеслось странное мычание, словно жаловалось какое-то морское животное.
— Это «Грейсток» зовет нас, — воскликнул офицер. — Пора кончать шутки!
— Заказ для всех! — проревел джентльмен.
— Минутку! — попросил младший лейтенант. — «Человек в углу» хочет показать мне нечто забавное.
— Да, сейчас покажу, — сказал юноша. — Но мне нужны двадцать два стакана, иначе он не попадет в клетку.
— Милорд, — торжественно заявил механик, — «Кастль-Лайн» означает «Линия замков». Вы понимаете? Вы окажетесь в замке, настоящем морском замке!
Внезапно «человек в углу» посмотрел на говорившего и холодно сообщил:
— Их всего семь!
— Что там бормочет наша сушеная треска? — завопил механик. — Семь? Господи, да их же на самом деле шестнадцать, а он говорит — семь!
— Семь! — повторил молодой человек со странной твердостью.
Механик побледнел.
— И это мне говорит он, дырявая бумажная клизма! Мне, который проплавал больше двух десятков лет на судах компании «Кастль-Лайн»!
Сейчас сосчитаю: «Грейсток-кастль», «Пемброк», «Тюрленд», «Малкольм»…
— Не занимайтесь ерундой, оставьте свой список, — оборвал его молодой человек. — Есть только семь Замков Морского Царя!
— Ах, да, — сказал механик. — Конечно, он пьян, иначе не говорил бы подобные глупости.
В этот момент из рук Уайтбруда выпала только что откупоренная им для последней порции виски бутылка.
— Ууу… ууу… ууу… ууу… — проревела сирена.
— Четыре сигнала, пьяные барбосы! Ну-ка, живо сматывайте удочки! — взорвался офицер.
— Еще четыре стаканчика, — заскулил младший лейтенант. — Ведь я выпил только восемнадцать, а мне нужно выпить двадцать два, до того, как сумасшедшая птица Сандвичевых островов не окажется в клетке…
Офицер поднял его за шиворот, словно куклу, набитую опилками, и швырнул к дверям.
— Еще один нализавшийся! — ухмыльнулся механик.
— Четыре стаканчика… И сумасшедшая птица с Сандвичевых островов… — донеслось сквозь ветер через распахнутую дверь.
Бар опустел, если не считать молодого человека, на которого внезапно навалился сон.
Стоя перед ним, бледный Уайтбруд с безумным огоньком в глазах уставился на рисунок, сделанный пьянчужкой мелом на столе.
Это была грубо нарисованная толстыми меловыми линиями пустая клетка, перед которой разгуливала карикатурно изображенная птица, топорщившая пушистые перья.
— Я, кажется, не сплю, — пробормотал бармен. — И я сейчас нахожусь в своем баре, который называется «Веселый маяк». В зале горит свет, и передо мной храпит пьяный парень, нарисовавший безумную птицу с Сандвичевых островов и сказавший при этом, что нужно выпить двадцать два стаканчика… Да, именно двадцать два; потом он заговорил про семь Замков Морского Царя… Да приидет Господь нам на помощь!
Что затем сделал Уайтбруд?
Он едва успел прикрутить газ до размера ночника и запереть входную дверь на пару оборотов ключа.
«Веселый маяк» опустел, и выдвижной ящик кассы был небрежно оставлен открытым, словно коробка с вязаньем старой дамы.
Уютные голландские гульдены, фунты стерлингов с тонкими надписями, замасленные доллары, переливающиеся всеми красками марки, французские франки, словно напечатанные на шуршащем шелке, жесткие бельгийские франки, датские кроны, пропахшие тюленями, множество бумажек, слегка шуршащих и так неосторожно брошенные в момент болезненной тупости.
Потому что в углу зала оставался чужак, бедолага, у которого выпитое успокоило жажду, но пробудило опьянение.
Шуршание денег сейчас напоминало легкий шорох листвы, ожидающей начало грозы.
Может быть, эти звуки создавала рука, блуждающая в темноте, преступная жадная рука, протянутая к кассе?
Нет, это было загадочное полуночное существо, маленькое существо из мрака, заставляющее тикать свои часы в старой древесине стойки.
Чужак внутри, положивший голову на стол, и частично закрывший своими волосами странный рисунок, сделанный мелом; бармен, сражающийся снаружи с ветром, налетевшим с открытого моря и несущим мрачную угрозу судам, укрывшимся во внутренней гавани.
Сейчас бармен пересекает один из самых необычных кварталов порта, в котором перемешаны доки и улицы.
Узкий переулок неожиданно заканчивается пирсом, возле которого дремлет ржавое судно с трубой, изъеденной солью; два иллюминатора светятся желтым. Пирс ведет пешехода и неожиданно загоняет его в дверь-ловушку какой-то лавочки со стойкой бара, в которой еще раздаются запоздалые голоса.
Он очутился в тупике во мраке, более темном, чем тучи, похитители звезд; в глубине его угадывается вода, почти неподвижная, и только иногда медленно поднимающая и опускающая торчащие из темноты корабельные носы.
— Эй, Арктик! — кричит бармен.
Ветер приносит громкий скрежет жалующихся сухих шкивов и болезненный стон согнувшихся рей.
— Эй, Арктик! Эй, Бьорн! — снова кричит бармен.
На этот раз ему отвечает хлопнувшая на юте дверь; из помещения вырывается свет, красный и злобный, словно хищное животное, и выхватывает из темноты мачту, косые снасти и низко опущенную рею.
Уайтбруд немного отшатывается; свет помог ему разглядеть, что тупик был огрызком улицы, и что только один шаг отделял его от щели между стенкой пирса и бортом судна.
Из рубки слышен голос:
— Это ты, Уайтбруд?
Рука, возникшая в красном свете, помогает бармену перешагнуть через кучу хлама, оставляющего синяки у него на ногах.
Он очутился в скудно освещенной каюте; на него молча смотрят четверо больших светлоголовых мужчин.
— Надеюсь, ты пришел к нам не из-за пустяков, Уайтбруд, да ты и не стал бы беспокоить нас из-за пустяков.
Бармен поднимает руку почти торжественным жестом и говорит:
— В «Веселом маяке» сейчас находится молодой человек, который ведет разговоры о безумной птице с Сандвичевых островов и о семи Замках Морского Царя.
Мужчины, кажется, превратились в статуи; в каюте воцаряется мертвая тишина. Слышны только спутанное тиканье нескольких часов и астматическое дыхание Уайтбруда.
Потом Бьорн, самый высокий из четырех моряков с чистым строгим лицом священника соединяет руки.
— Господи, неужели это правда?
— Это бедный парень, и он очень пьяный, — говорит бармен.
Бьорн недоуменно разводит руками.
— Может быть, — продолжает бармен, — это всего лишь пьянчуга, случайно услышавший…
По лицу Бьорна пробегает судорога, и оно становится жестким.
— Случайно услышавший то, что ему не стоило слышать. Тем хуже для него в этом случае.
— Тем хуже, — дружно повторяют остальные.
Добродушное лицо Уайтбруда выглядит немного растерянным, но он торопливо произносит:
— Я согласен с вами.
Бьорн накидывает тяжелую шубу северного моряка.
— Идем, Уайтбруд.
Они идут навстречу ветру, гоняющему уличный мусор, идут к «Веселому маяку».
Бьорн посмотрел на спящего с тревожным вниманием, оставившем глубокие морщины на его лице.
— Ради Бога, хоть бы он скорее проснулся! — пробормотал он.
Словно откликнувшись на его просьбу, юноша глубоко вздохнул и поднял голову, тяжелую он кошмарных снов.
— Пить!.. — пробормотал он.
Уайтбруд протянул ему стакан газировки, в котором плавали кружки только что нарезанного лимона.
Юноша жадно выпил воду и с удовольствием принялся жевать сочную дольку лимона.
Его взгляд, сначала расплывчатый и блуждавший, старательно обходя при этом острые углы, постепенно сконцентрировался и остановился на частично стертом рисунке мелом на поверхности стола.