Он поднял руку, чтобы стереть рукавом остатки рисунка, но его остановил Бьорн.
— Простите, — резко произнес он. — Но мы пришли сюда ради него. Как вы говорили? Эта птица…
— Я ничего не говорил, — проворчал юноша.
— Да, сейчас вы ничего не говорили, но совсем недавно вы использовали свой хорошо подвешенный язык, чтобы говорить об очень странных вещах…
— Я говорил о странном? — пробормотал автор рисунка мелом.
— Да, об очень странном.
— Ну и что? Я же нализался, как свинья… Конечно, я мог нести всякую чепуху… Но я сейчас ничего не помню…
— Хорошо, в этом случае вам и не нужно ничего говорить, — подчеркнуто добродушно заявил Бьорн.
Потом он наклонился к молодому человеку и доверительно поинтересовался:
— Вы сейчас оттуда?
— Откуда я? Что вы имеете в виду?
— Лиуварден?[82]
Юноша потупился.
— Откуда вы узнали? — смущенно пробормотал он.
— А ваша физиономия? Вы забываете, что тюрьма надежно метит лицо арестанта белой краской. Своего рода фирменный знак, который исчезает после жизни на свежем воздухе и благодаря хорошему питанию, — сказал Бьорн, засмеявшись.
Незнакомец закрыл глаза, и по его бледной, жутко бледной щеке скатилась слеза.
— Простите, — сказал Бьорн, — я не хотел причинить вам боль. Видите ли, тюрьма не означает в жизни человека ничего особенного, это ведь не диплом об окончании университета… Что с вами?
Глаза у юноши странно расширились, его сотрясала крупная дрожь.
— Прости меня, Господи, — воскликнул Бьорн. — Этот мальчуган умирает от голода!
— Да, я не отказался бы немного перекусить, — слабым голосом проговорил юноша.
То, что последовало за этим, можно назвать поэмой, гимном, триумфальным маршем, мгновенно организованным Уайтбрудом.
Неожиданно выяснилось, что буфет таверны для голландских моряков скрывает в себе фантастическое богатство съедобного.
Это настоящий лабиринт блюд и разновидностей съестного, в котором можно заблудиться, и в котором с трудом прокладываешь себе путь через груды невероятно вкусного мяса, гигантские емкости желе, удивительно ароматные фрукты.
Под восхищенным взглядом голодающего столы таверны заполнились едой, словно по команде волшебной палочки.
Небольшие булочки, осыпанные белоснежной мукой, настоящий бастион желтого масла, сочащиеся розовым жиром длинные ломти копченого лосося, груды свежих креветок, плавники ската в желе, большие куски сыра, цепочки сосисок, жареная камбала — трудно перечислить все съестное, появившееся на столе.
— Ешьте, ешьте и еще раз ешьте! — скомандовал Бьорн. — Сытость подталкивает к откровенности. У полного желудка не бывает секретов.
И он вывалил в тарелку своего подопечного огромную сковороду яиц, зажаренных с ветчиной.
— А теперь? — спросил Бьорн, когда юноша, насытившись, отложил нож и вилку.
— Ладно! — сказал он, словно внезапно принял решение. — Так вот, именно в Лиувардене я познакомился со стариком-бродягой. У него не было ни гроша в кармане, и он не мог заплатить за добавку в столовой. Я покупал для него печенье и табак. И однажды он сказал мне, что в день осеннего равноденствия он сможет по-царски наградить меня. Я считал его немного чокнутым, но вообще-то это был человек мирный и симпатичный, и я с удовольствием помогал ему. Он потом несколько раз повторил свое загадочное обещание. Когда я поинтересовался, честно скажу, не без иронии, почему нужно ждать день равноденствия, до которого было еще не близко, он ответил, что именно в этот день ему будет возвращено все его могущество.
Молодой человек замолчал, и на его висках выступили капельки пота.
— И вот, в этот день… Боже мой, я предпочел бы…
— Вы должны рассказать нам все, — проворчал Бьорн. — И рассказать правду, если вы не хотите, чтобы с вами случилось несчастье.
— Но вы не поверите мне! — воскликнул юноша. — Все, что я расскажу, покажется вам настолько невероятным…
— Мы поверим самому невероятному! — оборвал его Бьорн.
— Хорошо, — пробормотал юноша. — Бродяга сказал, что он призовет Морского Царя.
Бьорн наклонился к молодому человеку:
— Постарайтесь как можно реже произносить это имя, приятель!
— Так вот, той ночью поднялся сильный ветер, совсем как сегодня. Тюрьма спала, и шаги дежурного, время от времени подходившего к часам, быстро стихали в дальнем коридоре. Меня разбудил сильный скрип, и я увидел, как стену напротив меня рассекла длинная светящаяся трещина. Она светилась очень ярко, и тогда… О, тогда…
Грохот.
Темнота.
Короткий крик.
Встревоженные голоса, яростные возгласы.
Чирканье спичек, огоньки, вспыхивавшие и сразу же угасавшие.
Топот ног в темноте.
В очередной раз «Веселый маяк» опустел.
Опустел? Нет, не совсем.
В этом голландском баре присутствуют двое.
Один из них, страшный и молчаливый — это бывший заключенный Лиувардена, а сейчас — безжизненное тело, с круглой дыркой во лбу. Пуля оставила дырки также в стекле и в шторе.
Второй присутствующий — это Роттен Бол.
Роттен Бол выбрался из шкафа, в котором спрятался, когда в бар вернулся Уайтбруд с Бьорном и другими спутниками. Он подошел к кассе, которую уже начал взламывать, и одним движением руки закончил работу, очистив ее. Потом он спрятал под куртку две самых шикарных бутылки, попавшиеся ему на глаза.
Когда Роттен Бол истратил восемь сотен флоринов, полученных им при ограблении бара, он совершил еще одно ограбление, на этот раз не столь удачное, так как его задержал детектив из уголовной полиции. Затем он прошел через суд, и судья отправил его на два года в Лиуварден. Он вел себя как самый образцовый заключенный, и в докладе, приложенном священником к общему докладу начальника тюрьмы, можно было прочитать следующее:
«Человек, постоянно помогающий сокамерникам. Много внимания уделяет старикам, всячески стараясь облегчить им жизнь. Почти все свои деньги тратит на покупку печенья и сигарет, которые щедро раздает окружающим».
На самом деле Роттен Бол все время злился, потому что он хотел бы сам выкуривать сигареты и тратить остатки денег в столовой на пиво и соленую рыбу.
В Лиувардене много заключенных-стариков, и, так как два года тюрьмы закончатся еще не скоро, он не теряет надежды повстречать необыкновенного старика, который оценит его великодушие и в благодарность расскажет ему о безумной птице Сандвичевых островов и о семи Замках Морского Царя.
Тогда, вполне возможно, нам придется вернуться к этому рассказу, который мы были вынуждены так резко оборвать, потому что мы хорошо знаем Роттена Бола и, поскольку он не скупясь платит за выпивку, мы можем рассчитывать узнать что-нибудь любопытное от его словоохотливой натуры.
Призрак в трюме
(Le Fantôme dans la cale)
— Послушайте, капитан, — сказал мне Крол, — Бунни Снукс знает одну правдивую и жуткую историю. Он хочет рассказать ее, но вы должны предложить нам немного джина, а каждому из нас выдать по пачке табака «Мэйблоссом».
Я возвращался из короткого рейса к берегам Ширнесса, нахлобучив на голову морскую фуражку с некоторым перебором галунов; поэтому звание капитана мне понравилось в той же степени, что и предложение Крола.
— Ладно, валяйте, — согласился я.
— Тогда, — оживился Крол, — получится по пачке табака для меня, для Бунни Снукса, для Сэма Таппля и для Ганса Габеля… Моя пачка должна быть завернута в серебряную бумагу, которую я накладываю на отмороженные места.
— Хорошо, согласен, — сказал я.
— Я тоже знаю одну историю, подлинную и страшную, — торопливо сообщил Сэм Таппль. — Это было у Пег Фловер в тот день, когда она проглотила ножницы, чтобы покончить с собой из-за любви к дону Рейману из замка Грейланд. Мы были у нее, Иеровоам Наспен, Манитоба, Джо Американец и я.