Действительно, мрачный посетитель вставил в замочную скважину небольшой металлический предмет, и дверь сразу же открылась. В свете ночника Рири увидел спящего директора.
Как отвратительно он выглядел с потным жирным лицом!
Ангел подошел к нему совершенно бесшумно, но чутко спавший директор засопел, повернулся, внезапно сел, открыв глаза, и открыл рот, чтобы закричать.
Быстрый, как молния, ангел схватил его обеими руками за шею. Похоже, теперь пришла очередь господину директору страдать, так как его лицо исказила гримаса боли.
Он упал на постель и задергался так странно, что Рири едва сдержал смех.
Ангел достал длинный блестящий нож.
— Это тебе, мерзавец, за малыша…
Нож трижды поднялся и опустился на горло директора; Рири немного испугался, но постарался не показать свой испуг ангелу. Тот в это время неподвижно застыл возле своей жертвы.
— Господин ангел, — прошептал Рири, — я благодарю вас, и еще я благодарю волшебную фею. Если теперь вы собираетесь вернуться на небо, передайте моей маме, что со мной все хорошо.
Черный ангел немного вздрогнул, а потом сказал очень тихо, гораздо более нежным голосом, чем Рири слышал перед этим:
— Конечно, малыш, я все скажу твоей маме. А теперь иди, ложись спать.
Убийство директора господина Трюмара и ограбление его сейфа вызвало в городе большой шум.
Преступник так и не был установлен, хотя полиция долго расследовала обстоятельства дела. Полицейские опросили всех детей, но Рири никому не стал рассказывать про посещение черного ангела.
На борту была кукла…
(Il у avait une poupée à bord…)
Чтобы затонуть, шхуне потребовалось ровно две минуты.
Когда пуля попадает в голову мертвеца, череп раскалывается, словно глиняный горшок.
Это утверждал Франц Пиппель, служивший ефрейтором в казарме Бранденбюргертора, где скончавшиеся в военном госпитале, завернутые в брезент, служат мишенями при тренировочных стрельбах.
Парусник был обречен на агонию, так как снаряд, попавший в его борт в четырех футах выше ватерлинии, расколол его корпус с во много раз усиленным звуком лопнувшего каштана.
Несколько мгновений его мачта сохраняла вертикальное положение, идеально вертикальное, словно пытаясь этим выразить свой категорический протест против человеческой подлости, потом она легла на бок, медленно следуя за кромкой борта; в течение нескольких секунд она, трепеща, словно смертельно раненая птица, касалась гребня волны, после чего через полуминуты пропала в мелких беспорядочных волнах.
На палубе небольшого крейсера «Иова» среди моряков в забавной форме Союза раздался неодобрительный ропот. Никто не хотел этого.
Потопленное судно было контрабандистом, участвовавшим в нарушении сухого закона; когда «Иова» появилась на горизонте, она попыталась, воспользовавшись попутным ветром, уйти в нейтральные воды.
Можно не сомневаться, трюмы шхуны были заполнены виски и ромом, этими двумя великими утешителями униженных, которых нервные и прогнившие от грехов парламентарии изгнали из страны вопреки голосу народа.
И моряки не одобряли действия правительства.
— Одним мошенником меньше на поверхности моря, — пробурчал капитан Бюрк.
— Надо бы посмотреть, не осталось ли что-нибудь на плаву, — робко предложил старший помощник Гувер.
— Да что уж там! — махнул рукой капитан.
— Или попытаться спасти людей, — пробормотал Гувер.
— Ладно, посмотрим! — буркнул капитан.
Но «Иова» напрасно прошла несколькими галсами по месту своего преступления.
— Вот увидите, — сказал лейтенант, — ответственность за эту историю будет возложена на меня.
— Ну, — проворчал Гувер, — с каких это пор ответственность за такие серьезные дела на борту крейсера Союза ложится на плечи лейтенанта?
— С тех пор, как на его плечи были возложены бухгалтерия, контроль за трюмами, учет израсходованных боеприпасов и черт знает, что еще… Это станет для меня проблемой не в связи с потопленной шхуной, а с расходованием боеприпасов, что требует строжайшего учета… Таким образом…
— Вы напоминаете мне, — сказал Гувер, — птицу, какую-то странную птицу, например, золотистого фазана.
— Плавающий предмет сзади по левому борту, — крикнул кто-то из матросов.
Крейсер неловко развернулся по направлению к месту гибели шхуны.
— Это буек, — сказал Гувер, — только… О, да простит меня Господь, это похоже на…
— Ну и ну! — воскликнул лейтенант. — Я бы сказал, что это кукла.
— Кукла?
— Не больше, и не меньше! Ха-ха! Вот комедия!
— Кукла в этой ситуации кажется вам смешной, Гиббонс? — резко выкрикнул Гувер.
— Конечно! — нагло заявил лейтенант, заметивший подходившего к ним капитана и знавший о глухой антипатии, существовавшей между капитаном и Гувером.
— У меня дома маленькая дочка, — негромко сказал Гувер. — Когда я возвращаюсь домой, я часто привожу ей куклу… Бог знает, какого несчастного и может быть очень хорошего человека мы только что убили.
— Убили, лейтенант? — резко спросил Бюрк. — Вам стоит лучше выбирать слова, вы в конце концов будете отвечать за них перед коммодором.
Гувер побледнел, и сам стал похож на жалкую игрушку, только что извлеченную из воды. Он отдал честь, поколебался минуту, потом, охваченный чувством протеста против ограничений и унижений, характерных для военной службы, он указал на маленькую мокрую куклу:
— Ладно, капитан, но вам придется ответить за нее перед Богом.
Негромкие, надрывающие душу слова слетели с палубы в вонючую каюту на полубаке, откуда спустились в душные молчаливые трюмы.
Они перешли с горьких от виргинского табака губ рулевого на вечно сухие губы кочегара, задев, наконец, своим мрачным крылом губы одинокого канонира, следившего за крюйт-камерой и поделившегося этими словами со своими термометрами и вентиляторами:
«На борту была кукла… На борту была кукла…»
Коротким пинком Бюрк отправил куклу за борт.
Но…
Случайность, или рука судьбы?
В этот момент на судно налетела большая волна; она зарычала, зашипела, плюнула пеной и швырнула куклу на палубу застонавшего всеми шпангоутами крейсера.
Кукла упала, раскинув руки и склонив голову на плечо, пародируя таким образом агонию нашего Спасителя…
Странная маленькая копия Христа из нежного мира детских игрушек, напоминающая о каких-то мрачных поступках человека…
Бюрк почувствовал, как в районе затылка у него началась сильная дрожь, сразу же змеей спустившаяся вниз по спине. Он тут же приказал механику Сандерсу вышвырнуть «этот мусор» за борт.
Наступил вечер, и плотные ледяные облака закрыли на небе звезды. Бюрк старательно запер дверь своей каюты, достал из-под груды одежды старую куртку и извлек из кармана бутылку запрещенного напитка.
— Вы только посмотрите на него! — пропищал тоненький голосок, пропитанный едкой кислотой.
— Что такое? Кто здесь? — задыхаясь, воскликнул Бюрк.
В каюте никого, кроме него, не было. Высокие волны время от времени захлестывали иллюминатор.
— Ладно, видно, мне что-то померещилось, — пробормотал капитан.
Он в несколько глотком опорожнил бутылку с крепким напитком, и сразу же пьяный сон ударил ему в голову, швырнув на койку.
Он проснулся ночью.
Его разбудил голоса невидимых существ.
— Я стою шесть шиллингов и шесть пенсов, — пропищал тонкий голосок; так могла бы говорить игрушечная флейта, каким-то чудом получившая способность разговаривать.
— То же самое сойдет и для меня, когда я вернусь, — сказал кто-то басом.
— А мне очень обрадуется маленькая девочка, — просвистела флейта за сорок пенсов.
— Вот это правильно! — добродушно буркнул бас.