Я уверен, что Арн Бир — неважно, норвежец он или лапландец, — это настоящий ученый. На протяжении долгих полярных ночей в своей северной деревне он читал или беседовал с пастором, учителем местной школы, получавшем книги с посвящением от самой Сельмы Лагерлеф.
— А вот я, — сказал Пиффшнюр, — скажу вам… — и ничего не сказал.
Господи! Я никогда не встречал никого глупее, чем этот парень с Эльбы, уже на протяжении нескольких месяцев страдающий от морской болезни на Балтике.
Буря дико взвыла, словно раненый зверь, и накинулась на дверь. Мы дружно опрокинули и снова наполнили наши стаканы великолепным ликером.
— Да, — продолжал Арн Бир, — эти бурные ночи создают благоприятную атмосферу для призраков, людей с преступными мыслями и существ из проклятых миров.
Я даже сказал бы, что они создают проводящую среду для сил зла, и один Бог знает, не порождают ли они сами свою адскую кухню смятения и стенаний.
— То, что вы говорите, похоже на проповедь, — проворчал Хольмер, — я ничего в этом не понимаю, но я не хотел бы, чтобы мне читали мораль.
— Нет, конечно, — взволнованно вмешался в разговор этот болван Пиффшнюр, — в этом нельзя ничего понять, и это говорится только для того, чтобы оскорбить нас.
Дверь хлопнула со звуком гигантской пощечины, и иностранец ворвался внутрь, словно зашвырнутый сильным порывом ветра вместе с вихрем дождя и града.
— Ах, — сказал он, — слава Богу, как хорошо, что здесь кто-то есть!
Он получил стакан рома, к которому не притронулся, чем вызвал у нас искреннее возмущение.
— Не очень-то приятно сейчас болтаться снаружи, — сообщил Хольмер, с видом человека, изрекающего вечные истины.
— Мне пришлось бежать, — сказал чужак.
Он швырнул свою мокрую фуражку в угол, обнажив голову, показавшуюся нам зловещей; она была гладкой, как валун, окатанный в ручье, и лампа сразу же принялась украшать его лысину розовыми бликами.
— Да, я бежал, — повторил он.
Обитатели заброшенных притонов севера среди приморских болот частенько вынуждены заниматься не слишком пристойными делами, а поэтому отличаются чрезмерной скромностью.
Мы молча кивнули и подняли такой же молчаливый тост в знак уважения к его проблемам. Слишком часто в этой жизни мы оказывались в роли преследуемого зверя, а поэтому любой человек, спасающийся от погони, был нашим братом.
— Я спасался от бури, — сообщил наш лысый гость.
Во взгляде Арна Бира блеснуло веселое удивление; Хольмер разочарованно буркнул что-то неразборчивое, а физиономия Пиффшнюра показалась нам еще более глупой, чем обычно.
— Но она мчалась быстрее меня, вот я и очутился в самом центре урагана. Надеюсь, что она не осмелится преследовать меня здесь. Ваше присутствие защищает меня.
— О чем это вы? — поинтересовался Пиффшнюр.
Арн Бир недовольно глянул на него и покачал головой. Человека, спасающегося бегством, не принято расспрашивать.
— Это она! — крикнул незнакомец. — Это нечто ужасное, что несется в сердце непогоды, что стучится в мою дверь и вынуждает меня бежать сквозь ревущий ужас ночи.
И добавил, уже более спокойным тоном:
— Но ей не удалось схватить меня.
Арн Бир протянул ему стакан виски.
— Выпейте это, — сказал он. — Ром успокоит ваши нервы.
Незнакомец некоторое время прислушивался к буре снаружи. Казалось, что он с каждой минутой становится все спокойнее.
— Я слышу шум крыльев летающих тварей, — сказал он. — Это довольно злобные создания, но они не упорствуют в стремлении навредить вам. Они никогда не станут специально гоняться за вами — главное, не оказаться у них на дороге, и они не обратят на вас внимания.
А вот те, что передвигаются по земле… Это совсем другое дело! Но я не слышу их шагов. Наверное, они увязли в болоте… Да, есть над чем посмеяться: они увязли в болоте! Так что я могу спокойно выпить виски.
— Я живу возле большого западного торфяника. Не знаю, кому он принадлежит — может, Дании, а может, Германии. Там не увидишь приезжих; люди гнушаются этой землей, да и побаиваются бродить по квадратным милям болот, где земля трясется у тебя под ногами, словно ты идешь по студенистому телу дохлой медузы.
— Вы упомянули большой торфяник, — сказал Арн Бир. — Но, ради Бога, расскажите, что вы там делаете?
Чужак загадочно улыбнулся.
— Я ищу золото!
— Ха-ха! — ухмыльнулся Пиффшнюр. — Не смешите меня! Золото на торфянике!
Хольмер двинул его кулаком по голове, и Пиффшнюр сразу стал смирным и молчаливым.
— Да, конечно, — продолжал незнакомец, — все знают, что такое торфяник. Здесь не найдешь золотоносные жилы, которым Господь доверил хранить земные сокровища! Золото можно встретить в морских илах, в речном аллювии… Но, скажите, вы никогда не замечали желтые искры, вспыхивающие в комьях мокрого торфа?
— Да, — задумчиво сказал Арн Бир, — в синих глинах Кимберли дремлют алмазы… В илах Ориноко к корням мангровых деревьев прилипают самородки серебра…
— Вонючий ил Гвианы прячет золотую пыль и самородки, — с энтузиазмом воскликнул незнакомец, — а живая слизь цейлонских устриц ревностно защищает жемчуг!
— Скажите, а это золото можно получать с выгодой? — поинтересовался Хольмер.
Это магическое слово словно подхлестнуло участников разговора. Всех охватило лихорадочное возбуждение.
Незнакомец пожал плечами и не стал прямо отвечать на вопрос.
— Я все равно не собираюсь возвращаться туда, потому что оно пришло.
— Оно? — дружно прозвучал наш вопрос.
В этот момент буря снаружи немного утихла, и ветер перестал завывать за стенами нашей хижины, нашей таверны. Струи дождя и заряды града перестали ритмично отсчитывать секунды.
Незнакомец прислушался; он внимательно зондировал наступившую тишину.
Вдали раздался хриплый крик ночного козодоя.
— Я построил на краю торфяника, — начал незнакомец, — хижину из толстых бревен, прочную и надежную, словно небольшой блокгауз. Я опасался появления людей.
Какая глупость! Кто кроме меня мог догадаться о существовании сокровищ в грязи? Откуда мог появиться достаточно сумасшедший путник, готовый с риском для жизни пробраться через ловушки дикой местности, пройти через пустыри и болота, чтобы напасть на меня в моей жалкой хижине?
Тем не менее, однажды вечером, когда над морем начали опускаться сумерки, я услышал шаги.
В тех краях шаги слышатся издалека, и каждый шаг отдается в вашем теле отчетливым толчком.
Если кто-то направлялся в мою сторону, то я, находясь в центре просторной плоской равнины, должен был давно увидеть темный силуэт гостя на горизонте.
Но я ничего не увидел, хотя, казалось, звуки шагов раздавались все ближе и ближе.
«Этого не может быть, — подумал я. — Скорее всего, шаги звучат только в моей больной голове».
Но скоро звуки шагов затихли, и ночь прошла спокойно.
Утром, осмотрев окрестности, я не обнаружил следов, и искренне посмеялся над самим собой.
Но через несколько дней шаги вернулись, и на этот раз они раздавались совсем близко от моей хижины.
«Вы не существуете, — подумал я. — И вы зря вернулись, так как вас нет в природе».
Но ночью я оставил гореть в хижине фонарь, и тени в углах до утра исполняли тревожный танец, мешая мне заснуть.
На следующую ночь шаги приблизились вплотную, и остановились перед моей дверью.
«Следующей ночью, — подумал я, — это существо постучится в мою дверь, а еще через ночь попытается войти. Спасут ли меня силы небесные?»
Так и получилось. Вечером кто-то постучался в дверь хижины. Пять легких ударов, быстрых и осторожных; я подумал, что так может стучать рука, каждый палец которой стучит независимо от других.
Рука за моей дверью! Рука, которая с каждой последующей ночью, с каждым очередным посещением стучала все сильнее, так что эхо этого стука продолжало до утра звучать в моей хижине.