— Линдур...
Почти исчезнувший в дверях староста остановился, всей своей спиной выражая больше эмоций, чем Данте был способен почувствовать.
— Да?
— Не забывайте, что у Церкви в Бринморе больше власти, чем у вас. Вспоминайте об этом, если вдруг снова возникнут... претензии.
Молчание.
Девушка в синем до последнего не отрывала от Данте скрытого тенью взгляда. Когда Линдур уже ушел, край её сарафана какое-то время ещё был в комнате яркой полупрозрачной дымкой, потом испарился и он.
Вздохнув, малефик прижал ладонь к лицу, надавливая пальцами на хмурый лоб.
— Они убили тебя... Проклятье, кого — тебя?..
Чай громко бурлил на огне. В комнате прохладно пахло мятой.
Казалось, что кто-то огромный и великий пересыпал из ладони в ладонь груду камней. Они шумели, бились, и этот грохот был так силен, что сотрясал каждый дом в Эмноде до основания. После громовых раскатов всего пару моментов был слышен шелест дождя, потом яркая вспышка — и снова великан приступал к работе. Как же сладко спится в подобные летние ночи!
Данте всего на миг закрыл глаза, а когда проснулся, была уже глубокая ночь. Он ворвался в покои близнецов, взбудоражил спящих спутников своим бодрым, взволнованным видом.
— Может, хотя бы утра дождемся? — без особой надежды простонал Йоль, закрывая лицо широкой ладонью — Данте уже зажег масляный фонарь, и рыжий свет ослепил меченосца. Аларик поднялся без возражений и угрюмо собирался.
— И так уже заждались, — Данте кинул Йолю его штаны, приподнял фонарь, цепляясь взглядом за Аларика, — Как себя чувствуешь?
— Голова, — поморщился он. Голос был хриплый, как с попойки.
— Поделом, что ж. Может, дать тебе микстуры?
— Не надо, — он застегнул вокруг бедер ножны и резко, не глядя, вложил в них ножи, — Поделом же.
— Куда идем-то хоть? — сонный Йоль был ещё более неуклюжим — запутался в рукавах рубахи, грохнулся с лавки, натягивая сапоги, умудрился задом наперед надеть куртку. Дани вздохнул — толку от такого защитника?
Вряд ли бы Йолю понравился ответ.
Вряд ли он нравится колдуну.
— Староста что-то скрывает. Мне интересно узнать, что именно.
— Мне этот ублюдок сразу не понравился.
— Когда ты покажешь мне человека, который тебе сразу понравился — ущипни, хорошо? — фыркнул Йоль, однако понимающе качнул головой.
— Идемте.
В темноте Эмнод нравился малефику гораздо больше. Не было видно местных серых лиц, перемазанных сажей, не так сильно несло помоями, и никто не провожал троицу настороженными взглядами. Из-за сплошной стены дождя едва доносился сладкий тонкий запах ночной фиалки, высаженной по левую сторону от дома — где-то там, в неприметной лачуге, жила местная травница. Горел свет в таверне, мимо которой прошли церковники — размытые жёлтые квадраты света дробились и шли рябью от частых капель. Снаружи никого не было.
Когда Данте накинул на голову чёрный плащ и поднял повыше фонарь, его свет с трудом рассеял густую влажную тьму, сковавшую Эмнод.
Где-то шевельнулась тень, другая — и вот уже Аларик потянулся за ножами. Тощая мужская фигура — вернее её каркас с налипшими кусками плоти и дырявой одежды — монотонно билась головой в ворота чьего-то дома, предусмотрительно окруженного изгородью. Невдалеке стоял второй чёрный труп, ссохшийся больше, чем сгнивший. Погорелец, догадался Данира. Как знать, может, он как раз жертва того самого пожара? Беспокойный стоял, подняв руки к небу, запрокинув шею и покачиваясь в струях дождя. Вряд ли они осознавали свое присутствие здесь, или то, что во тьме на них пялились три пары напуганных глаз.
Данте почувствовал, как дрожит застывший рядом Йоль.
— Эт-то... Это беспокойники! Детские сказки, да, Аларик?!
— Жуть, — прокомментировал тот совершенно без эмоций. Если бы не это, Данте бы поверил ему.
Насмехаясь, малефик толкнул рыжего локтем, тот дрогнул и сверкнул зубами в оскале.
— Идем, нам некогда с этим разбираться.
Невыразимо разило сырой землей, и в меньшей степени — от дождя. Проходя мимо мертвецов, малефик чувствовал, что это его вина. Церковники были лазутчиками, будто все эти мертвецы — часовые, охраняющие что-то... какой-то секрет, а они, солдаты с ключами на нагрудниках, бессовестно лезут своими грязными лапами в тайник, будоража то, что трогать и не стоило. С какой-то стороны так и было, но пустоглазые и бестолковые мертвецы, старающиеся делать то же, что и при жизни, были молчаливы и не нападали. Данте совершенно ничего от них не ощущал. Подумать только! Даже каменная кладка была для него одушевленной, а гниющие, ходячие тела вызывали лишь тоскливое чувство собственного бессилия. Малефик чувствовал себя неуместно, неуютно и неловко, проходя мимо маленького чёрного скелета — ребенка, озадаченно топчущегося на пустом месте с кое-где виднеющимися ребрами сгоревшего сруба.