А может, и помышляю. Но ведь литературе, коли считать с начала книгопечатания, около пяти веков. Ничтожно малый в истории срок. А сколько за это время написано книг... Миллионы! Многие ли остались, вошли в память людскую? Тысячи. А то и сотни, быть может. Ну, и что... Надо работать. Надо искать. И не думать, что ищешь золото. Важно искать элемент. Лишь бы он был полезен и нужен...
О чем-то своем думает Грибанов. Он признался, что сочиняет сценарий. О геологах. Он спрашивает вдруг:
— Николай Григорьевич, а как вы считаете: что главное для писателя?
— Наверное, то же, что для всякого человека, — говорю я. — Чтоб он был честен и — добр...
Встает солнце. Оно катится по соседнему, изгибом к нам, хребту, катится, как раскаленное колесо, катится, катится вверх, упрямое и веселое.
Стоим и смотрим на пустыню, раскинутую вдали.
— Лет через пять приезжайте, — говорит Грибанов. — Город будет какой! А мы будем, наверное, где-то далеко. Полевать, площади захаживать, камералить, пласты выкручивать, планшеты сбивать. А здесь будет город. Рудник. Театр. Телевизоры...
Он говорит, не завидуя.
Переливается вдали воздух, прозрачный-прозрачный, как родниковая вода. И видно окрест километров на семьдесят, наверное. И карабкается солнце по склону хребта. И оживает внизу поселок.
— Пошли, — говорит Грибанов. — Порубаем — и картить. Пошли, Мушук, — зовет он.
И пес обрадованно бежит впереди, повиливая хвостом.
Пустыня — Калининград
Весна — зима 1964,
декабрь 1965 года