Тревога охватила весь Париж.
Газеты раскупались нарасхват. Типографии ни днём, ни ночью не прекращали работу. Каждая стремилась выпустить свою газету раньше других и продать как можно больше экземпляров. Газетчиков окружала толпа, где бы они ни появлялись. Жорж поспевал всюду. Не дремал и Поль, который теперь спозаранку вместе с Жоржем являлся в типографию «Зари»; оттуда, нагруженные газетами, они устремлялись на улицы.
— Надежда на мирное соглашение! Вильгельм бьёт отбой! Угроза войны ослабла!
— Мир висит на волоске! Катастрофа надвигается! Переговоры зашли в тупик!
Так выкрикивали газетчики, в зависимости от того, как развивались события.
Газету «Заря» особенно охотно покупали рабочие, ремесленники, служащие и мелкие торговцы.
«Заря» была единственной в то время газетой, которая осмеливалась критиковать правительство и не боялась писать правду.
Вечером 15 июля Поль и Жорж выбежали из ворот типографии «Заря» и звонкими голосами оповещали:
— Экстренный 1 выпуск «Зари»! Французские и немецкие рабочие против войны!
Проезжавший мимо омнибус замедлил ход. Кучер и пассажиры требовали газету, из окон потянулись руки с монетами. Поль вскочил на подножку, чтобы подать листки.
— Сюда! Поднимись сюда! — кричали пассажиры второго этажа омнибуса.
И шаг за шагом мальчик поднялся наверх. Поль едва успевал получать деньги. Он не замечал лиц своих покупателей и видел перед собой одни только руки, нетерпеливо совавшие ему монеты.
Однако удаляться от типографии не входило в расчёты Поля, и он решил воспользоваться встречным омнибусом, который виднелся вдали. Поль уже начал спускаться, как вдруг знакомый голос окликнул его:
— Поль!
Антуан среди других пассажиров протягивал руку за газетой.
Поль обрадовался ему.
Хотелось поговорить с Антуаном, но нельзя было оставить спешную работу. Антуан сам пришёл ему на помощь:
— Распродашь газеты, приходи ко мне. Улица Вожирар, семнадцать, на чердаке. Для тебя есть хорошие вести с родины.
1 Экстренный — чрезвычайный, срочный.
…Шагая через две ступеньки, Поль поднимался на чердак трёхэтажного дома, где Антуан занимал небольшую комнату. Потолком служила черепичная крыша. Здесь было нестерпимо жарко летом и холодно зимой, однако это не мешало хозяину дома, текстильному фабриканту Андре Лебелю, брать за неё плату, почти равную недельному заработку рабочего.
Поль застал всю семью дома. Жена Антуана, Клодина, в чистом белом фартуке, засучив рукава по локоть, нарезала картофель длинными дольками и бросала в кастрюлю с кипящей водой.
Это была молодая белокурая женщина. Свежий румянец играл на её щеках. Хотя черты лица Клодины были неправильны, но большие голубые глаза и добрая улыбка, не сходившая с губ, делали её очень привлекательной.
Клодина мурлыкала какую-то песенку, время от времени бросая взгляд туда, где за небольшим обеденным столом сидел Антуан. Он крепко держал обеими руками ножки маленького Клода, важно сидевшего верхом у него на шее.
Маленький Клод, которому едва минуло два года, был похож на мать как две капли воды: та же золотая кудрявая голова и большие глаза. Когда Клод начинал плакать, что случалось очень редко, он тут же утешался. Слёзы не успевали просохнуть на глазах, а рот и всё лицо уж расплывались в улыбке.
Антуан углубился в газету, и малыш был предоставлен самому себе. Он в полной мере пользовался этой свободой и без стеснения запускал пальцы в густые волосы отца, цепко захватывал в кулачок чёрные пряди вьющихся волос и, насколько хватало силёнок, пытался вырвать их из головы. Всё это
он проделывал молча и сосредоточенно. Антуану такая жестокая расправа с его головой, по-видимому, ничего, кроме удовольствия, не доставляла, и он продолжал спокойно читать газету, не останавливая малыша.
Приход Поля нарушил царившее в комнате молчание.
Клодина сразу догадалась, какой гость к ним пожаловал, и первая отозвалась на его приветствие:
— Наконец-то!
Она весело пошла ему навстречу. Поль смущённо улыбался. В тоне Клодины чувствовалось тёплое участие, но одновременно звучали и нотки укора:
— Его ищут, о нём беспокоятся, а он разгуливает по Парижу!
— Рассказывай, Поль, куда ты пропал, как стал газетчиком? — спросил Антуан.
Поль подробно сообщил о своих приключениях, не забыв упомянуть и о старом Симоне, который посоветовал ему, как выбраться из западни.
— Я потом узнал, что рабочие ничего не добились и на пятый день вышли на работу, — закончил Поль свой рассказ.
— Им ничего другого и не оставалось, — заговорил Антуан. — В воздухе запахло войной, и правительство начало сажать в тюрьму забастовщиков. Рабочие других предприятий Парижа их не поддержали. Пришлось отступить. Так-то, дружок. Надо, видно, ждать, покуда рабочие не объединятся наконец и не поднимутся дружно, все, как один, против своих угнетателей. — Антуан набил трубку и стал её раскуривать.
— А что сталось со старым Симоном? — спросил Поль.
Антуан взглянул на Поля и ласково улыбнулся:
— Он тебе тогда не всё о себе рассказал. Симон действительно работает у Делоне сторожем. Он хотел присоединиться к рабочим, но забастовщики поручили ему не отлучаться из типографии и следить, как бы полицейские не повредили машины. Такие случаи бывали. Потом обвиняли рабочих, будто это они, уходя с фабрики, портили машины. Понимаешь теперь, почему Симон принял такое участие в твоей беде? — засмеялся Антуан.
— Понятно! — весело ответил Поль. — Никогда бы мне об этом не догадаться, если бы я не услышал от вас. Может, мне сходить к нему? Он научил меня тогда, как удрать из типографии, а теперь, может, научит, как снова получить работу.
— Погоди, погоди! У меня насчёт тебя другие планы. В тот день, когда ты у Пере упал без памяти, я написал твоему отцу, как тебе трудно приходится, и посоветовал отдать тебя в школу. Слушай-ка, что я получил в ответ.
Антуан выдвинул ящик комода, достал письмо и прочёл вслух:
— «За твои добрые дела да наградит тебя бог, справедливый и милостивый! На счастье Поля, моя Пеструшка отелилась двоешками. Одного телёнка я продам и всё, что выручу, пришлю для Поля. Пусть учится читать и писать. Об одном прошу тебя: отдай мальчика в церковную школу, где строже содержат детей и учат повиновению. Век буду молить всемогущего, чтобы ниспослал он тебе здоровья и многолетия, ибо всё в его власти. Письмо эго написал священник села Мулино отец Муше за неграмотного Леона Роже».
Антуан громко рассмеялся и сказал:
— Как ты думаешь, Поль, почему бы этому доброму богу, которого придумали попы, не распорядиться, чтобы наш хозяин Пере сократил рабочий день да платил побольше? Ведь, по их словам, бог ещё и не то может. Как же он допускает, чтобы одни люди голодали и во всём нуждались, а другие жили в довольстве и роскоши! Тебе это не приходило в голову?
Поль с удивлением смотрел на Антуана. С такими словами к нему никто никогда не обращался. До сих пор он, по деревенской привычке, относился к священникам с доверием. Не понял он и сейчас всего смысла вопроса, но чувствовал, что правда на стороне Антуана, а не там, у священника Муше с его богом.
Антуан, заметив смущение мальчика, сказал:
— Научишься грамоте, поближе разглядишь попов — до многого додумаешься. Отец хочет, чтобы ты учился в церковной школе. Туда и пойдёшь. Там обучают задаром, а нам с тобой сейчас не по карману светская школа — та, какую содержат не священники, а городские власти и где за ученье надо платить.
Поль не верил своим ушам. Счастье пришло неожиданно, точно с неба свалилось! Школа!.. Наконец-то осуществилась его мечта! Наконец-то он сядет за школьную парту, которая всегда ему казалась заманчивее королевского трона. Он стоял не шевелясь, как будто боялся спугнуть своё счастье.