Но Глеб не переставал, он говорил грубо, зло, и Косте приходилось всё отчаянней противиться напористой, подстёгиваемой Глебовым голосом мысли: «А вдруг вот он, настоящий? А то, другое, — мираж?»
Костя гнал эту мысль от себя, но она не оставляла его.
На другой день Глеб уехал. И хотя оба были недовольны друг другом, до ссоры дело не дошло. Костя проводил его к колхозной конторе — оттуда уходил грузовик в районный центр. Глеб закинул чемоданчик в кузов и, прощаясь, дружелюбно стукнул Костю по плечу:
— Хоть ты и желторотик, как твои писклявые ясельники, но, надо признать, на сей раз ты прав. Практика — действительно урок жизни, я понял.
Это звучало как признание своей неправоты. Костя обрадованно улыбнулся.
— И для того чтобы понять, тебе надо было сначала отчаянно спорить?
— Это ещё ценнее, желторотик. Теперь я из опыта знаю, что пренебрегать практикой никому не дозволено. Никому! Согласен?
— Я-то?
— Позвольте считать ваши бурные аплодисменты за единодушное одобрение моего нынешнего образа мыслей и действий… Благодарю за доверие.
Машина тронулась. Глеб ловко вскочил в кузов, помахал рукой…
А в воскресенье, вернувшись к себе домой, Костя прочитал в районной газете заметку:
Возмутительный поступок. Письмо в редакцию.
Мы до глубины души возмущены действиями А. Н. Сартаева, председателя колхоза «Светлый путь», куда мы были направлены для прохождения производственной практики в качестве животноводов-механизаторов широкого профиля. Сартаев под разными предлогами фактически отказался предоставить нам работу по изучаемой специальности. Одного из нас он заставил выполнять совершенно ненужный труд, над другим, который отказался пойти на работу, никакого отношения к практике не имеющую, изощрённо издевался.
Считаем, что подобные методы лишь компрометируют великую идею трудового воспитания подрастающего поколения, которому Коммунистическая партия и Советское правительство в настоящий момент уделяют столько внимания,
Глеб Никольский,
Константин Сомов, учащиеся.
…Утром, ещё до уроков, Костя Сомов остановил в школьном коридоре Глеба Никольского.
— Ты писал? — показал он Глебу заметку в газете; руки у него дрожали.
— Ну, я. За себя и за тебя. А что?
— Как… как ты мог!
— Разве что-нибудь не верно? Пусть попробует опровергнуть. Не беспокойся, всё, как надо. — Глеб уверенно улыбался.
— Ты… ты мразь!
Костя поднял руку и с силой ударил Глеба по щеке.
Потом повернулся и пошёл прочь, осунувшийся, сутулый, в лице ни кровинки.
Сюрприз из мешковины
У ворот швейной фабрики раздался протяжный автомобильный гудок. Вахтёрша, подметавшая двор, торопливо прислонила метлу к стволу тополя и кинулась открывать.
— Девочки! — крикнула от окна Дуся Комарова; она с утра стояла здесь в ожидании директора. — Едет!
Стрекотание швейных машин в цехе тотчас же прекратилось.
— Делегация, на выход! — скомандовала инструктор по производственному обучению, высокая, спортивного вида девушка с тяжёлой тёмно-русой косой, уложенной венцом. — И помните: от своего не отступать. Он будет хитрить, изворачиваться, а вы — своё.
— Вы разве не с нами, Наталья Петровна? — спросила разочарованно Дуся.
— Нет. Я и так с ним каждый день схватываюсь, он уже привык.
Через несколько минут дверь цеха распахнулась, выпустив представительную делегацию в составе четырёх десятиклассниц.
Зелёный директорский «Запорожец» уже стоял на своём обычном месте — возле проходной. Сухой тополиный лист, кружась, опустился на крышу багажника, рядом со стремительным оленем, позаимствованным у «Волги».
Девочки пересекли двор и несмело, гуськом, подталкивая друг друга, прошли в обитую клеёнкой дверь пристройки — здесь помещался кабинет директора фабрики. Последней шла Дуся. Закрывая дверь, она обернулась. У окна цеха толпились девчонки.
— Отойдите! Не стойте! — Дуся недовольно махнула рукой.
Но они не отходили.
Директор, стоя лицом к окну, воевал со шторами: от напора сквозного ветра они вздувались пузырями.
— Кто там, чёрт возьми! Закройте поскорее дверь! — Он обернулся и удивлённо поднял брови. — Ого! Все или ещё кто там есть?
— Все, — посмотрев друг на друга, подтвердили девочки.
— Здравствуйте, — не очень кстати пискнула самая маленькая из всех, Люда Воронкина, и испуганно спряталась за Дусину спину.