Как он наткнулся на балок в необъятной снежной пустыне, как дошел обмороженными ногами, сам не понял. Будем считать, что двигало чувство, которое называется «любовью к жизни». Спрашиваю себя: «Смог бы я выбраться из такой ситуации?» Хотел ответить утвердительно, да не слукавить бы…
Вспоминается кизлярская юность.
Заводилой в нашей компании был Виктор Куренной. Между собой мы звали его Курица. Злился он страшно. Услыхав прозвище, подходил и ласково спрашивал: «Как ты сказал?»
И у провинившегося темнело в глазах. Бил он не открыто, а как-то исподтишка наносил короткий, режущий удар в живот. В остальном парень был стоящий. Проныривал под водой дальше всех, в обиду ребят не давал, наши набеги на сады под его руководством заканчивались полным триумфом.
Сейчас трудно понять, зачем это делалось: у каждого под собственными окнами ветки ломились от фруктов. Но у детства своя логика. Мы жаждали приключений, а они становились все более опасными. Однажды под вечер Куренной как бы между прочим обронил:
— К Мамалыковым приехали дурные деньги.
Это значит, Мамалыковы сдали комнату на лето. В эту пору городок принимал гостей: наезжали сибиряки, северяне, дальневосточники — люди щедрые и неприжимистые. Помолчали, а Курица протянул еще более равнодушно:
— Надо взглянуть, нет ли у них чего лишнего…
И, обращаясь ко мне, бросил:
— Ты, Мыся, постоишь за уголком, поглядишь, чтобы не заблудился кто-нибудь ненароком…
Мыся — так была перекроена моя фамилия, и, вероятно, это разозлило меня больше всего:
— За уголок я не пойду и глядеть не буду…
Глаза Куренного сузились, челка угрожающе нависла над узким лбом. Он медленно поднялся, подошел ко мне. Ребята затихли.
— Дрейфишь, так и скажи.
— Нет, не боюсь, только не пойду…
Куренной как-то глубоко вздохнул, прищурился, откинул корпус назад и… вдруг похлопал меня покровительственно по плечу:
— Ну, смотри, Мыся, как знаешь. Я хотел, чтоб лучше…
На следующий день вся наша компания объедалась мороженым и восточными сладостями. Вкус от них, кажется, и по сей день у меня во рту. Наверное, поэтому я их никогда больше не покупаю. Детский позор помнится долгие годы.
Дня через два наш предводитель сообщил невзначай:
— Братва, в старом парке киоск знаете? Там несколько конфеток завалялось, а не попробовать ли их нам?
Братва оживленно загудела, захлопала друг друга по спинам. Куренной взглянул на меня:
— А ты, Мыся?
— Я не пойду и вам не советую.
— Ах, не советуешь, — раздался свистящий шепот. — А конфеты бесплатно жрать ты советуешь? А может, ты, мальчик, в милицию пойдешь и скажешь там, какие мы бяки?
— Нет, никуда не пойду, но…
Я не успел договорить. Куренной метнулся ко мне, что-то промелькнуло перед глазами, небо вдруг опрокинулось на меня, и в нем поплыли разноцветные круги… Маме я сказал, что неудачно прыгнул с вышки. Детство, детство…
В эту пору у каждого были свои кумиры: сильные, смелые, ловкие. За ними хотелось идти в огонь и в воду. Хорошо, если совесть у этих кумиров была чистая и светлая. Но ведь бывало балансировали на грани статей уголовного кодекса.
В прошлом году во время отпуска снова встреча из детства. Я узнал его сразу. Крепкое, поджарое тело, цепкий взгляд из-под нависшей челки, сильное рукопожатие. На правой руке татуировка — полукруг с лучами, знаменующими солнце, и слово «Север». Рассказал Куренному о своей жизни, о ребятах, об экспедиции. Спросил, как у него дела.
— Я тоже работал в краях дальних, — криво усмехнулся он. — Но тебе туда попадать не советую.
Мы еще поговорили немного и разошлись. А в глазах у друга юности застыла холодными льдинками неизбывная тоска. Догадываюсь, где он был и в честь чего оставил на руке такую память. Север у каждого свой. Один на всю жизнь сохранит о нем светлые воспоминания, другой постарается побыстрее забыть все, что связано с этой суровой землей.
…Вечером балок напоминает цыганский табор. Сушится амуниция: рубахи, носки, свитера. Спецовка на мне так промерзла, что стояла колом. Гремел, как рыцарь железными доспехами.
На столе банка томатного сока и к нему жареная ряпушка — северная рыба. Сами жарили. Струится тепло от малиновых спиралей «козла». Плывет сладковатый сигаретный дымок.
В бригаде появился новичок — Владимир Андреев. Похож он на ученого из детской книжки: роговые очки, солидная неторопливость, любовь к длинным рассуждениям. Получив задание, медленно цедит: «Так-так» — и крутит пальцем возле лба. Попал он к Савелию Павловичу Пуркину, и тот его понемногу воспитывает.