— Посмотри, какая кругом красота, — проговорила Роберта, опускаясь на мягкую траву.
— Действительно красиво, — сдержанно отозвался Генри, присаживаясь рядом.
— Но в Англии все красивее?
Он улыбнулся:
— Конечно. Ведь Англия моя родина.
— Если бы я оказалась там, то, наверное, тоже скучала бы по Новой Зеландии, — согласилась девушка.
— Наверное. — Генри помолчал. — Мы, кажется, опять на мели.
— Что? — Роберта подняла брови.
— Да. И на этот раз, видимо, серьезно. — Он закинул голову, вглядываясь в небо. — Ну что мы за люди? Живем на то, что падает с неба, и думаем: так будет всегда.
— Твоя мама говорила, что собирается завести птицеферму, — заметила Роберта.
Генри усмехнулся:
— Они разные прожекты строят. Папа с мамой. Но я тебе скажу, чем все это закончится. Мы обустроим ферму, вложим туда кучу денег, полгода посуетимся, а потом энтузиазм пойдет на убыль. И мы наймем кого-нибудь, чтобы работал за нас. В результате еще сильнее залезем в долги.
— Так скажи им это.
— Понимаешь, не могу. — Генри махнул рукой. — Я ведь такой же, как они. Ничем не отличаюсь. — Он посмотрел на нее. — Скажи, Робин, что ты о нас думаешь? Только честно. Ты ведь мудрая не по годам. Мы совсем безнадежны?
— Я вас всех люблю! — произнесла Роберта с жаром.
— Это хорошо, но хотелось бы услышать от тебя беспристрастное суждение. Что нам делать? Например, что делать мне?
— Поискать работу.
— Какую? Где тут есть работа для меня, в Новой Зеландии? Да и вообще где-либо.
— Тебе надо овладеть какой-нибудь профессией.
— Опять же, какой?
— Какой, какой… той, что тебе по душе.
— В том-то и дело, что мне ничего не подходит. Доктором я стать не могу — мутит от вида крови, в спорах быстро завожусь, так что и адвокатом стать не получится. Священник из меня тоже не выйдет.
— Может, займешься бизнесом?
— Каким? Разводить овец?
— Не обязательно. Есть много других занятий.
— Нам не следовало сюда приезжать, вот что я скажу.
— А зачем вы это сделали?
— Захотели начать новую жизнь, наверное. Меня они, во всяком случае, не спрашивали. Я ведь тогда учился в Итоне.
— Так возвращайтесь в Англию.
Генри пожал плечами:
— Это случится, только когда умрет дядя Гэбриэл. И то, если тетя В. не обзаведется детьми.
— А разве такое может случиться? — удивилась Роберта. — Мне казалось, что она не в том возрасте.
— Не в том, конечно, но от них всего можно ожидать. Честно говоря, иногда я жалею, что не могу навлечь на него смерть с помощью заклинаний. Как в культе вуду.
— Генри! Тебя страшно слушать.
— Моя дорогая, ты его просто не знаешь. Это мерзейший старик. Мерзейший. Вот такой у отца брат. Злой скряга и вообще противный. У них были еще два брата, младше его и старше папы, но погибли на войне. Судя по рассказам, симпатичные люди. Так вот, их давно нет, а этот тип до сих пор коптит небо.
— А что у него за титул?
— О, тут все непросто. Дядя Г. — маркиз Вузервуд и Рун. При жизни дедушки он был просто лорд Рун, или граф Рун. Такой титул у старшего сына, понимаешь? А папа в семье — младший сын.
— Значит, после смерти дяди Г. твой папа станет лордом Вузервудом, а ты лордом Руном?
— Да, так оно и будет, если этот старый козел когда-нибудь отбросит копыта.
— Вот тогда у тебя и появится работа. Заседать в палате лордов.
— Нет, это дело для моего бедного папочки. Он внесет какой-нибудь законопроект, если у них там это принято. Мне казалось, что пэры призваны налагать на все запреты. Впрочем, не знаю.
— То есть стать политиком ты тоже не хочешь?
— Нет, — с грустью отозвался Генри и задумчиво посмотрел на Роберту. — Единственное, к чему у меня есть склонность, — это кропать никому не нужные стишки и бить по мячу в крикете. И то, и другое у меня получается плохо. Еще я обожаю наряжаться в карнавальные одежды и лицедействовать. Ну, знаешь, смешные фальшивые носы, бороды и все такое. У нас это всем нравится, даже папе. Поэтому и на сцену мне тоже дорога закрыта. Придется, видимо, искать какую-нибудь богатую наследницу поуродливее и пытаться завоевать ее сердце. Боюсь, что симпатичную мне увлечь не удастся.
— Боже, к чему такое самоуничижение!
— Увы, это правда, Робин. Мы все никуда не годимся. Просто какие-то музейные экспонаты, пережитки прошлого. Живи мы на два поколения раньше — и не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Кто-то избрал бы военную карьеру, кто-то занялся политикой. И жили бы мы в больших поместьях. Младшие сыновья получали бы то, что им положено, и тоже бы не тужили. А если бы кто и скатился на дно, его бы непременно вытащил глава семьи. Все было бы решено за нас с момента рождения. — Генри замолк, уныло качнул головой и продолжил: — А теперь что ты видишь? Отец — симпатичный бездельник. Таким, наверное, оказался бы и я, если б водились деньги. Беда в том, что мы продолжаем вести себя так, будто они у нас действительно есть. Стыдно смотреть на все это, но мы непреклонны. Жертвы наследственной схемы поведения.