Звонок в прихожей. Катерина Ивановна впускает С у х о в а. У него возбужденный, нездоровый вид.
Валя? Случилось что-нибудь?
С у х о в. Случилось. (Не сняв пальто, прошел в комнату.) Что у меня может случиться? (Владимиру Ивановичу.) Здорово.
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Привет, Валя.
Сухов садится. Молча достав сигареты, закурил, нервно затягивается раз, другой…
С у х о в. Катя, оставь нас… пожалуйста.
В тревоге оглянувшись на мужа, Катерина Ивановна уходит. Из другой комнаты появляется О л я. Увидев мужчин, замирает на пороге.
Вовка! Я хочу понять… Тогда, в сорок первом, рискуя собой, своей жизнью… трое суток ты тащил меня… Ведь я просил, умолял: оставь! Брось!
Пауза.
Дело не в том, что я скоро подохну, не об этом речь. Я написал правду… о нас с тобой, о тебе, каким ты был тогда, Вовка! Ты слышишь меня?
Пауза.
Неужели время сожрало все? Не верю. Нет.
Долгая пауза. Ровным голосом, без выражения, читает на память отрывок из повести.
«Никакие из человеческих страданий не бессмысленны в этом мире, тем более солдатские муки и солдатская кровь, пролитая на эту неприютную, мерзлую, но свою землю. Есть в этом смысл». (Кричит.) Есть или нет?!
Долгая пауза.
(Спокойно.) Я все думаю: почему ты это делал тогда? Да потому, что, случись все наоборот, я тянул бы тебя эти трое суток. Потому что вся наша предыдущая короткая мирная жизнь просто, но твердо готовила нас к этому.
Пауза.
Что же теперь? (Помолчав.) А ничего — живем помаленьку…
В л а д и м и р И в а н о в и ч (резко). Да пойми ты!.. Не надо было трогать этот сорок первый!
С у х о в. Обожди… Ты меня тащил — когда?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Какое это имеет значение, когда я тебя тащил? Что, трудно тебе было сдвинуть все на год?
С у х о в. Зачем?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Ну, драпали мы!
С у х о в. Отступали!..
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Ладно, отступали! Так к чему это смаковать?
С у х о в (кричит). Это был святой год! Святой! Ты слышишь? Ведь они бросили все! А мы выстояли. Выстояли! Это был год победы! Без него не было бы ни сорок пятого, ни семьдесят пятого! Стыдиться сорок первого года?! Тогда давай — и восемнадцатого! Там ведь не легче было. Плюнь на могилу своего отца!
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Тихо! Тихо… размахался…
Пауза.
С у х о в. Нас же все меньше остается. Что ни день — в газетах: «Ушел из жизни…» — и рамки! Рамки! Кто же расскажет?!
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Ладно. Ускорим. Включу в план редподготовки… с будущего года.
С у х о в. Ах, ты включишь… Спасибо. (Вынул из кармана пальто рукопись.) Вот. Я забрал ее. (Медленно рвет рукопись, но Владимир Иванович выхватывает ее у него из рук.)
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Дурость! Мальчишество!
С у х о в (зовет). Катя!
Входит К а т е р и н а И в а н о в н а.
Прощай. (Идет к дверям. Увидев Олю, остановился.) Ну что, канареечка, страшно? Мне тоже. (Ушел.)
О л я. Владимир Иванович, миленький… что с ним? Он болен?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Да…
О л я. И ничем-ничем нельзя помочь?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Увы — поздно.
О л я. Я — про повесть.
К а т е р и н а И в а н о в н а. Ступай, Оля.
О л я. Владимир Иванович… Неужели нельзя успеть?
К а т е р и н а И в а н о в н а. Оля…
О л я. Куда же он пошел?.. (Выбегает.)
З а т е м н е н и е.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Прошло две недели. Квартира Соболевых. На тахте полулежит укрытый пледом С у х о в. Он что-то пишет. Входит О л я, в руках у нее поднос, на нем кувшинчик с молоком, мед, печенье.
О л я. Дядя Валя, покушайте.
С у х о в. Что, опять? (Отложив рукопись.) Ну, горе мне с тобой.
О л я. Надо, надо питаться. Организм лучше сопротивляться будет.
С у х о в. Эх, канареечка, враг силен.
О л я. Ничего, мы сильнее. (Садится рядом.) Мед в молоко положить, или отдельно будете кушать?