Кирилл очнулся, встал, обращается в зрительный зал.
К и р и л л. Вот — я, а вот — вы все. (Ему.) Вы правы! Сложнейшая система ученика и учителя. (Ко всем.) Мои поступки вызывают вашу реакцию. Безусловно, прелесть и оптимизм системы в том, что она стремится к равновесию. Все правильно. Вот я сейчас барахтался, сотрясая весь, так сказать, ящик. Страшно это? (Помолчав.) Страшно. Восход солнца, воздух, дождь, пение птиц — все это принадлежит всем, но уже не существовало для меня. Что это — бедствие? (Помолчав.) Бедствие. Скоро я смог бы — с ломиком по квартирам.
Пауза.
Возможно, я просто малоталантливый человек, а ситуация чрезвычайная: я выпал из общества, забежал вперед… впрочем, нет — назад. Но если честно: разве так не бывает? Иногда? А ведь некрасиво. Некрасиво… (Помолчав, неожиданно.) И все-таки если вдруг сейчас… оттуда (показывает на потолок) посыплются на вас… купюры? А?
И тут откуда-то сверху, с балкона, с люстры веселыми залпами летят в зрителей пачки красненьких, зеленых, синих… программок следующего спектакля. Веселая музыка.
З а т е м н е н и е.
ТОСТ
Комедия в двух действиях, семи картинах
П а в е л И в а н о в и ч Х р о м о в, человек средних лет.
Д и н а, 32 года.
Ю л и я И в а н о в н а, 60 лет.
Р о м а, чуть за 40.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
На авансцене слева — угол старинного петербургского дома. Гранитная доска: «Уровень воды 7 ноября 1824 года». Вросшая в асфальт гранитная тумба. На ней сидит человек средних лет — П а в е л И в а н о в и ч. Слышен многоголосый гул толпы, песни. Грянул праздничный салют. Все вокруг расцвечивается огнями фейерверка, раздаются крики «ура». Павел Иванович вынимает из нагрудного карманчика орден Славы III степени, неторопливо прикрепляет его к пиджаку. Снова грянул салют, и снова — мощное «ура». Рядом с первым орденом Павел Иванович прикрепляет орден Славы II степени. Звуки праздничного салюта уступают место другим: возникает эхо войны. Грохочут взрывы, захлебываясь, частит пулемет, слышны хриплые, вразнобой, крики «ура». Звучат два голоса:
М у ж с к о й г о л о с. Сейчас все просто: есть ты и есть он. Или ты — его, или он — тебя. Убивать-то надо, как иначе? А это разве дело для человека? Вот кончим, да наступит мир… Взять меня: чего мне надо? Бабу, хату да чтоб дожди вовремя прошли.
Г о л о с П а в л а И в а н о в и ч а. Конечно, война… (Мечтательно.) Представляешь… нет, ты представь: все. Кончили. Раздолбали. Жить-то как станем, а?
Угол дома с сидящим на тумбе Павлом Ивановичем притемняется.
Большая квартира в старом доме. Нам видны две смежные комнаты: спальная и столовая; в глубине — прихожая. Все стены столовой заставлены книжными полками. На них знамя: «Образцовой общественной библиотеке». В спальной Ю л и я И в а н о в н а в тренировочном костюме занимается гимнастикой по системе йогов. В данный момент она находится в «позе змеи»; выходя из нее, заканчивает начальный комплекс. В прихожей загорается красное табло, воет сигнализация. Юлия Ивановна спешит к окну, распахивает его.
Ю л и я И в а н о в н а. Дети! Отойдите от машины! Не смей писать! Кому говорю?! (Свистит в милицейский свисток.) Сотри! Сейчас же сотри!
Табло гаснет, сигнализация умолкает. Юлия Ивановна возвращается в свою комнату, снова делает гимнастику. В прихожей появляется Д и н а.
Диночка, ты?
Д и н а. Я.
Ю л и я И в а н о в н а (торопливо выходит из своей комнаты). Ну что, нашла?
Д и н а. Когда же, тетя? Сегодня у нас вернисаж — голландцы.
Ю л и я И в а н о в н а. Это просто возмутительно! Я, хилая, беспомощная женщина, мотаюсь по городу, пристаю ко всяким пьяницам…
Д и н а. Ну зачем? Осенью ЖЭК все сделает.
Ю л и я И в а н о в н а. Осенью?!
Д и н а (невинно). А что?
Ю л и я И в а н о в н а. Я не такая дурочка, как ты думаешь.
Д и н а (улыбнулась). Мой тебе совет — не суетись.