(Спохватилась, нетвердо.) За работу, мой друг, за работу.
П а в е л И в а н о в и ч. Одну минуту… (Выходит.)
Ю л и я И в а н о в н а (пытается пройти по одной половице). Бежала коза через мосточек, пропустила дубовый глоточек… (Покачнулась.) О-па!.. (Смеется.) Удивительно милый парень, но, кажется, слабоват…
Возвращается П а в е л И в а н о в и ч.
(Капризно.) Где же вы пропадаете, голубчик? Мне скучно одной.
П а в е л И в а н о в и ч. Ах, Юлия Ивановна! А как же я один всю жизнь? Может быть, именно одиночество и привело меня сюда.
Ю л и я И в а н о в н а. Да, кстати, кто все-таки вас к нам направил?
П а в е л И в а н о в и ч. Судьба.
Ю л и я И в а н о в н а (смеется). Похоже на то. Для меня сейчас ремонт… и не только для меня. Вот вы говорите: одиночество. Конечно, это печально, но главное не в том… Думаете, почему я за все хватаюсь? Библиотека эта, дружина, общество охраны животных?..
П а в е л И в а н о в и ч. Как, вы и там?
Ю л и я И в а н о в н а. Конечно! Беда, мой друг, в том, что я осталась без пенсии… ну, там, за мужа, конечно, получаю, но у меня самой нет права на вечный поко… (произносит с трудом) на заслуженный отдых. Вот видите?
П а в е л И в а н о в и ч. А почему у вас нет пенсии?
Ю л и я И в а н о в н а. Это долгая история, когда-нибудь я вам ее расскажу. Дело не в деньгах. Диночка — доктор искусствоведения, нам хватает. Моральная сторона — вот бич. Ну и, конечно, досуг.
П а в е л И в а н о в и ч. Пойдите работать.
Ю л и я И в а н о в н а. Легко сказать. Я была отменным корректором, но вот уже двадцать лет… Кто меня теперь возьмет? Да и я все забыла-перезабыла. А жизнь — море… глубокое, в дымке… как пенсия.
П а в е л И в а н о в и ч. Грустно.
Ю л и я И в а н о в н а. Ну вот! Вы уже и раскисли! А я — наоборот. Где дубняк? А ну, капните мне еще. Я когда выпью, на меня находит (широкий, хищный жест) такая апатия!
Там что-то дальше: та-татата — тата-та…
П а в е л И в а н о в и ч (в сторону). Мать честная! Что с нею творится!
Ю л и я И в а н о в н а. Это я сейчас такая тихоня стала — сорок пять! А была помоложе — ого-го! У нас в доме бывал поэт Валерий Брюсов. Вот сейчас все за йогов хватились. А это он, Брюсов, еще тогда, во времена военного коммунизма, обучал меня гимнастике йогов. Пожалуйста — «поза змеи» (показывает).
Павел Иванович невольно отшатывается в сторону.
Страшно? Зато вот уже полвека я не знаю, что такое хруст суставов. О, Брюсов! Античная фигура! Хотите, я вам буду читать Брюсова?
П а в е л И в а н о в и ч (слабо сопротивляясь). Может, устроим маленький перерыв?
Ю л и я И в а н о в н а. Перерыв? Между чем и чем? (Хмелеет, лукаво.)
Звонит телефон. Юлия Ивановна семенит к нему.
П а в е л И в а н о в и ч. Бойкая… Эдак ей скоро семнадцать стукнет.
Ю л и я И в а н о в н а. Слушаю. Я, Диночка. Как идут дела? Павел Иванович, как у нас идут дела?
Павел Иванович пожимает плечами.
Он говорит — потрясно! (Понизив голос.) Глупая, ну что я — сама не понимаю? Накормлю, конечно. (И вдруг игриво.) Виват! (Бросает трубку, возвращается к Павлу Ивановичу, грозит ему пальцем.)
Звонит телефон.
(Сняв трубку.) Закрыто на ремонт! (Бросает трубку мимо телефонного аппарата.) О чем это я? Да! Сейчас звонила Диночка. Вы знаете ведь она у нас тоже крупный ученый с европейским именем. Эрмитаж в ней души не чает. Вы думаете, почему мне так загорелся этот ремонт? Идите сюда… С последним куском обоев я выдаю ее замуж. Да, да, да! Я это проделаю в самые ближайшие дни.
Долгая пауза.
П а в е л И в а н о в и ч. За кого? Уж не за…
Ю л и я И в а н о в н а. Угадали. Прелестный молодой человек. Энергичный, волевой! Знаете, из тех, кто умеет быть всегда на виду.