П а в е л И в а н о в и ч. Нет, в деревню.
Д и н а. Что же вы там делали?
П а в е л И в а н о в и ч. А что и все: пахал, сеял, навоз возил. В конце сороковых, помните, призыв был?..
Д и н а. Нет, я ведь…
П а в е л И в а н о в и ч. Ну да, конечно… Так вот избрали меня председателем.
Д и н а. Вас?!
П а в е л И в а н о в и ч. Не вижу ничего смешного.
Д и н а. Извините, очень уж неожиданно. Большой колхоз был?
П а в е л И в а н о в и ч. Двенадцать дворов. Бездорожье… Техники — одна разбитая полуторка. Старики да старухи… (Помолчав.) Самые счастливые годы моей жизни… Мир.
Д и н а. Здорово! Вытянули, значит, свой колхоз?
П а в е л И в а н о в и ч. Я считаю — да. Пять лет бились мы как рыба об лед, а потом собрались однажды все, сели, да и сочинили письмо: «Подсчитав свои возможности, просим наш колхоз навечно распустить…»
Д и н а. С ума сошли!..
П а в е л И в а н о в и ч. Почему? Их и передали совхозу. Только уже без меня.
Д и н а. А вас?
П а в е л И в а н о в и ч. Освободили. На общем собрании. Торжественно так. Приехал завсельхозотделом, молоденький он был тогда, шельмец… тоже, между прочим, по призыву на село двинул. Ты, говорит, фронтовик, трам-тарарам, вместе с народом, трам-тарарам, пять лет сельхозотдел за нос водил. Ну, взял я его так вот за нос, крепко взял, вывел из президиума. Кланяйся, говорю, им за все, что сделали… и еще сделают.
Д и н а. Ну и ну!
П а в е л И в а н о в и ч. Да… Потом уже решали выше. Сформулировали так: за разложение коллектива и нанесение побоев представителю. А я вам так скажу: этого представителя да на фронте бы — к стенке и в расход.
Д и н а. Так то — война.
П а в е л И в а н о в и ч. А какая разница?
Д и н а. Ну как — какая?
П а в е л И в а н о в и ч (упрямо). Ну — какая? Вот скажите — какая?
Д и н а. Вам лучше знать. Были законы военного времени.
П а в е л И в а н о в и ч. Верно! А потом стали — мирного. Вот они и расплодились. Представители! (Горячо.) Кого они представляли? Ну, кого, я вас спрашиваю?!
Долгая пауза.
Д и н а. И куда же вы дальше пошли?
П а в е л И в а н о в и ч. В районный ДОСААФ, на водную станцию, утопающим помогать. Солидное дело было: река, катер, команда. И вот как-то ночью — сигнал бедствия: рыбу глушил один — и подорвался. Вытащил я этого браконьера, лично сам, гляжу — а это мой завсельхозотделом. По чести скажу — хотел обратно спустить, да вижу — ранило его. Расстроился я ужасно и подарил катер пионерлагерю. Детишкам радость, мне выговор и — вон!
Д и н а. Кошмар! А тому, браконьеру, что было?
П а в е л И в а н о в и ч (неохотно). Убрали из района.
Д и н а. Больше с ним не встречались?
П а в е л И в а н о в и ч (помолчав). В том-то и горе: как склеила нас судьба! Куда он сунется — туда и я лезу, и наоборот. В Новгороде, в Пскове, в Вышнем Волочке… и всюду мы с ним — лоб в лоб. Вырвался я наконец в Ленинград. Академию, конечно, уже не одолеть было, художественное училище окончил, Мухинское, на работу устроился, по специальности. Бац! Забирают нашего директора на повышение — нате, пожалуйста, его, гада этого, к нам!
Д и н а. А где вы работаете?
П а в е л И в а н о в и ч (пристально смотрит на Дину). Комбинат бытовой эстетики, КБ — это он придумал, для звучности.
Пауза.
Одно утешение — по заграницам мотается, «опыт изучает». Вернется, соберет нас всех и — давай про преимущества нашей системы! И в самом деле, как же она сильна, наша система-матушка, если выдерживает таких. Он еще и кандидатскую накропает — «Потенциальные преимущества бытовой эстетики в условиях социализма».
Д и н а. А вы злой.
П а в е л И в а н о в и ч. Станешь! Недавно местком наш решил квартиру дать вне очереди паре одной, молодожены, ребеночка ждут. Так он заявил: квартиру резервирую. Ему, видите ли, по положению, необходимо жить в центре. Я, конечно, в обком профсоюза пошел. Те — в райком позвонили. Выговор он схлопотал по партийной линии и шиш получил.
Д и н а. Вот как? Значит, вы победили?
П а в е л И в а н о в и ч. Победил. А назавтра он меня — по щекинскому методу — под сокращение штатов подвел и — фьють!
Д и н а. Что, уволил?
П а в е л И в а н о в и ч. А вы думали? Безрадостно как-то получается: будто всю жизнь в обороне сидишь. Знаете, как изматывает! И еще — внезапность. Никогда не знаешь, откуда он тебя треснет. Нервы — ни к черту стали. Он во мне как осколок сидит.