Во время следствия по делу «девки Гамонтовой» при обыске кроме окровавленного белья нашли несколько алмазных вещей, принадлежавших царице, и Мария Даниловна призналась в их краже. К ней применили дыбу и кнут. Ее пытали и спрашивали о том, знал ли Иван Орлов о ее беременности и убийстве ребенка. Она категорически отрицала осведомленность своего любовника, всю вину беря на себя. Орлов же без пытки, без строгого розыска во всем винил Марию Даниловну, оговаривал ее и других и даже врал, больше всего боясь мучений в застенке.
Наконец, 27 ноября 1718 года состоялся суд, и детоубийца была приговорена к смерти, но приговор долго не приводили в исполнение.
Екатерина и некоторые придворные много раз просили Петра помиловать осужденную, но царь оставался неумолим.
Тогда за дело взялась царица Прасковья Федоровна — вдова брата Петра — Ивана. Петр уважал ее, и все надеялись, что заступничество Прасковьи спасет Марию Гамильтон. Однако участь ее была решена: ей надлежало умереть. Гельбиг считал, что неумолимость царя объяснялась тем, что отцом убитого ребенка был сам Петр.
Четырнадцатого марта 1719 года Мария Даниловна взошла на эшафот. Петр приехал на место казни, и Гамильтон до последнего момента надеялась на помилование. Она шла на эшафот, одетая в нарядное белое шелковое платье, украшенное черными лентами. Зачитали приговор: Гамильтон казнить смертью, а ее соучастницу, не донесшую на убийцу, бить кнутом и потом на десять лет сослать в работы на прядильный двор.
Мария Даниловна упала перед Петром на колени, умоляя простить ее. Петр подошел к ней, обнял, шепнул что-то, поцеловал и велел положить голову на плаху. Гамильтон покорилась, улыбнулась, ибо верила в помилование, и, не закрывая глаз, следила за Петром. А Петр вдруг подошел к палачу и тоже что-то сказал тому на ухо. Все, в том числе и Гамильтон, решили, что теперь палач занесет топор и ударит по плахе. Но… топор сверкнул — и голова девицы скатилась на помост.
Петр поднял отрубленную голову и поцеловал ее в губы. Затем он прочитал присутствующим краткую лекцию по анатомии человеческой головы, поцеловал ее еще раз, бросил на землю, перекрестился и уехал с места казни.
А голову казненной — необычайно красивую голову — Петр приказал положить в банку со спиртом и хранить в Кунсткамере. Через пять лет там же появилась еще одна голова — на сей раз мужская, и тоже необыкновенно красивая. Но об этом потом…
Новелла 9
Дело Виллима Монса
Пятого февраля 1722 года был обнародован «Устав о наследии престола», по которому наследником мог быть объявлен любой человек, пригодный, по мысли Петра, к исполнению этой должности. Однако время шло, а кандидата на трон император не называл. И только 15 ноября 1723 года появился Манифест, в котором сообщалось о предстоящей коронации Екатерины. А а мае 1724 года в Успенском соборе сам Петр возложил на ее голову императорскую корону.
Казалось, что в семье Петра царят покой и стабильность, и ничто не предвещало неожиданностей, как вдруг вечером 8 ноября 1724 года был арестован камергер двора императрицы Виллим Иванович Монс…
А теперь нам предстоит познакомиться с одним из трех братьев Анны Монс — Виллимом Ивановичем. Опала Анны Монс никак не отразилась на карьере ее брата: Петр с самого начала полюбил Виллима и доверял ему.
Разумеется, Виллим хорошо знал и Екатерину Алексеевну. Они понравились друг другу, и через пять лет после начала службы у Петра, в 1716 году, Монс стал камер-юнкером при дворе Екатерины. В то время ему было 28 лет, Екатерине — 32, а ее августейшему супругу — 44 года. Став камер-юнкером, Монс начал играть при дворе царицы первую роль. Он ведал финансами, дворцовым хозяйством, закупал все, что было необходимо, держал в руках десятки управляющих, экономов, служителей, следил за жизнью монастырей, которым Екатерина покровительствовала, и, наконец, организовывал и обеспечивал частые и дорогостоящие праздники и гуляния, до которых царица была весьма охоча.
Монс сопровождал Екатерину в поездках по России и за границу, хлопоча об удобствах в пути, о размещении в гостиницах, допуская к царице челобитчиков и извлекая немалый профит из своего посредничества. Нетрудно представить, какие возможности представлялись молодому красавцу, к тому же имевшему успех у множества женщин.
Оставаясь с Екатериной в гостиницах, участвуя в празднествах, организовывая пиры, путешествия и ночлеги, мог ли Виллим Иванович вести себя как евнух? Можно даже поставить вопрос по-иному: позволила ли бы ему тридцатидвухлетняя, часто одинокая, но очень склонная к разгульной жизни Екатерина вести себя по-монашески?