В то время когда Мозес приехал в Вашингтон, всеобщая огромная забота о лояльности дошла до того, что Мужчины и женщины могли быть уволены с работы и опозорены при любом намеке на скандал. Старожилы любят вспоминать о прошлом, когда даже девушки из библиотеки конгресса - даже архивариусы могли получить приглашение тайно съездить на уик-энд в Вирджиния-Бич, но эти дни миновали - во всяком случае, Для государственных служащих возможность таких развлечений была весьма сомнительна. Появление на людях в пьяном виде считалось непростительным, а неразборчивость в знакомствах означала гибель. В частной промышленности сохранялись свои нравы, и один приятель Мозеса, работавший в мясоупаковочной фирме, сделал ему однажды следующее предложение:
- В субботу ко мне приедут четыре девчонки с балтиморской швейной фабрики, и я собираюсь повезти их в мою хижину в Мэриленд. Как насчет этого? Только мы с вами и их четверо. Они страшные потаскушки, но с виду недурны.
Мозес сказал: "Спасибо, нет" - он бы сказал так в любом случае, - но позавидовал той свободе, какой пользовался упаковщик мяса. Эта новая мораль часто приходила ему на ум, и, поразмыслив о ней достаточно долго, он смог установить некоторую туманную, но логически оправданную связь между развратом и шпионажем; впрочем, от того, что он это понимал, чувство одиночества в личной жизни отнюдь не ослабевало. Он даже написал Розали и попросил ее приехать к нему на уик-энд, но она не ответила. В правительственных учреждениях было полно хорошеньких женщин, однако они все избегали тайных встреч.
Как-то вечером, изнемогая от одиночества и не зная, куда себя деть, Мозес вышел прогуляться. Он направился к центру города и зашел в вестибюль "Мейфлауэр" купить пачку сигарет и поглазеть по сторонам в месте, которое при всей броской фешенебельности вызывало в нем воспоминание о просторах его родины. Мозес любил вестибюль "Мейфлауэр". Шло заседание какого-то съезда, и полные сознания собственного достоинства мужчины с багровыми шеями, приехавшие из провинциальных городов, толпились в вестибюле. Прислушиваясь к их разговорам, он чувствовал себя ближе к Сент-Ботолфсу. Потом он ушел из "Мейфлауэр" и зашагал дальше к центру города. Бродя без всякой цели и услышав музыку, он вошел в бар, называвшийся "Марин-Рум", и огляделся. Там был оркестр и площадка для танцев и какая-то девушка пела. За столиком в одиночестве сидела блондинка, которая на таком расстоянии казалась хорошенькой и по виду как будто не принадлежала к числу служащих правительственных учреждений. Мозес сел за соседний столик и заказал виски. Сначала она не заметила его, так как смотрелась в зеркало, висевшее на стене. Она поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, вскидывала подбородок и, проводя кончиками пальцев по лицу, пыталась придать ему те твердые очертания, какие у него были пять-шесть лет назад. Когда она кончила изучать себя, Мозес спросил, можно ли ему сесть за ее столик и заказать ей что-либо выпить. Она была любезна, несколько взволнованна, но довольна.
- Что ж, мне будет очень приятно ваше общество, - сказала она, - но я здесь лишь потому, что Чаки Юинг, руководитель оркестра, - мой муж, и, когда у меня нет лучшего занятия, я просто прихожу сюда, чтобы убить время.
Мозес пересел к ней и заказал для нее вина. Бросив несколько прощальных взглядов на свое отражение в зеркале, она принялась говорить о своем прошлом.
- Когда-то я сама пела с оркестром, - сказала она, - но в основном я готовилась к оперной сцене. Я пела в ночных клубах по всему миру. Париж. Лондон. Нью-Йорк...
Она говорила не шепелявя, но с какими-то детскими интонациями. Волосы у нее были чудесные и кожа белая, хотя главным образом из-за пудры. Мозес понимал, что прошло уже пять-шесть лет с тех пор, как ее можно было называть красивой; но она, видимо, твердо решила вести себя так, словно ее прежняя красота не исчезла, и он готов был соглашаться с ней.
- Конечно, на самом деле я не профессиональная актриса, - продолжала она. - Я училась в пансионе, и мои родные чуть не умерли, когда я начала выступать на сцене. Они очень строгих нравов. Старинный род и тому подобное. Пещерные жители.
Тут оркестр смолк и к ним подошел ее муж; она познакомила его с Мозесом, и он сел к их столику.
- Что ты насчитала, милая? - спросил он у жены.
- За столиком в углу пьют шампанское, - ответила она, - а шесть джентльменов у эстрады пьют водку. Каждый уже выпил по четыре стопки. За двумя столами пьют шотландское виски и за пятью - пшеничное; а по ту сторону эстрады пьют пиво. - Она считала столы по пальцам, продолжая говорить самым нежным голосом. - Не беспокойся, - сказала она мужу. - Вы отхватите сотни три.
- Где участники съезда? - спросил он. - Сейчас происходит съезд.
- Я не знаю, - сказала она. - Простыни и наволочки. Не беспокойся.
- Есть у вас какие-нибудь горячие кухонные отбросы? - спросил он официанта, подошедшего к их столику.
- Конечно, сэр, конечно, сэр, - ответил официант. - У меня есть чудесные горячие отбросы. Могу подать кофейную гущу с подливкой из колбасного жира; а как вы относитесь к превосходным лимонным коркам под опилками?
- Звучит неплохо, - сказал руководитель оркестра. - Пусть будут лимонные корки под опилками.
Когда он подошел к столику, у него был встревоженный и печальный вид, но болтовня с официантом его развеселила.
- А есть у вас какие-нибудь помои? - спросил он.
- У нас есть всякие помои, - сказал официант. - У нас есть жирные помои и есть помои с плавающей в них дрянью, у нас есть также нафталиновые шарики и мокрые газеты.
- Ну, дайте мне немного мокрых газет к моим опилкам, - сказал руководитель оркестра, - и стакан жирных помоев. - Затем он обернулся к жене. - Ты идешь домой?
- Наверно, пойду, - нежно сказала она.
- Ладно, ладно, - сказал он. - Если участники съезда появятся, я буду поздно. Приятно было познакомиться с вами.
Он кивнул Мозесу и вернулся на эстраду, куда по проходу между столиками начали собираться остальные музыканты.
- Могу я вас проводить? - спросил Мозес.