Для семьи бывшего надворного советника, бывшего кавалера ордена св. Станислава, бывшего беспорочного служащего Василия Никифорова начались беспросветные дни. Опорочено доброе имя её главы, потерян с таким трудом достигнутый отцом и дедом социальный статус, детей осуждённого теперь не возьмут ни в одно достойное учебное заведение, возможности для карьеры закрыты, да и просто нет источников существования. В этой ситуации особо хочется подчеркнуть роль жены и матери, Александры Прокопьевны. Ей в ту пору вряд ли могло исполниться даже сорок лет, а вокруг неё позор и безденежье, маленькие дети, немолодой и нездоровый (ещё до женитьбы Василий потерял зрение на один глаз) муж. Но семья продолжала жить, и даже рождались новые дети. Почему-то думается, что Александра, воспитанная в патриархальных традициях, верила во всём своему венчанному мужу. А он на протяжении всей оставшейся ему жизни не прекращал отстаивать свою невиновность, доказывать судебную ошибку, пытался всячески улучшить их незавидное положение, не сомневаясь, что именно он несёт полную ответственность за благополучие семьи.
В августе 1870 года Василий Фёдорович начинает писать прошения о пересмотре приговора Полевого Аудиториата, прежде всего на имя самого Государя - и будет их писать на протяжении 25 лет! Он или диктует их писарям, а позже сыну Аркадию, или пишет собственноручно, и тогда вызывает только восхищение его каллиграфический, не поддающийся возрасту, болезням и лишениям почерк. Каждая фраза прошений полна отчаяния и мольбы, но в то же время и убеждения в своей невиновности. Он повергает «к стопам Вашего Императорского Величества» всё новые и новые доводы об осуждении без вины виноватого, оправдывается всё новыми обстоятельствами. Обвинения, возводимые на него Васильевым, он называет лишь догадками, «основанными не на силе факта, а на свободе мысли и праве судить и обвинять»[54], ссылается на перечень должностных обязанностей в уставах и подзаконных актах, мешавших ему своевременно вскрыть злоупотребления. Вновь и вновь он повторяет, что ему ничего не было известно о казнокрадстве писаря Мякотникова, ставя себе в упрёк лишь ненадлежащее ведение документации. С особой прямотой Василий Фёдорович заявляет, что против возводимой на него вины «протестует и сорока летняя служба моя, вовремя которой чрез руки мои прошло на миллионы казённой собственности деньгами и имуществом, между тем я не запятнал своей чести не посягательствовал ни постыдными и безаконными зделками тем более с преступниками»[55].
И действительно, если он не успел, не смог, не захотел вскрыть то, что творилось во вверенном ему магазине, - и было подтверждено огромным количеством фальшивых расписок, предъявленных суду, - то эта трагедия должна была стать для него трагедией всей жизни. Хочется верить его объяснениям, его логике, настойчивости долголетних попыток оправдаться в прошениях, аккуратно подшитых к старому архивному делу Полевого Аудиториата... В конечном счёте обстоятельства дела так и остались весьма неоднозначными: ни одного документального подтверждения мздоимства конкретно Василия Никифорова суду так и не было предъявлено! Не удалось найти ни единой подписанной им фальшивой квитанции. Правда, с другой стороны, Никифоров к 1861 году был весьма опытным чиновником и, без сомнения, неоднократно сталкивался с нарушениями в финансовых делах. У него наконец-то появилась семья, молодая жена и дети, а достатка он за долгую службу нажить так и не смог - как раз потому, что не воровал, как другие? Но даже если он просто проглядел творившиеся у него в магазине тёмные дела, это всё равно не делает ему чести. Тем не менее Никифоров до конца остаётся твёрд в своих утверждениях о личной невиновности и пристрастности суда.