Братья Ивановичи Дьякóвы имели одно из наиболее богатых хозяйств в Марьинской. У них были крепкий фамильный дом, амбары, запасы зерна, скот. А у четверых братьев Зеновьевичей Дьяковых дела обстояли не так хорошо, хотя все члены обеих родственных семей, потомков братьев Ивана и Моисея Елисеевичей десятилетиями жили и служили бок о бок. В начале июня 1918 года фронтовик Александр Зиновьевич[375] Дьякóв[230] (1892-1959) вернулся в родную станицу, уже побывав членом Терского Совета, полный решимости отстаивать власть красных. Его схватили восставшие односельчане и в конце июня 1918 года приговорили к расстрелу «за измену казачеству». Только благодаря отчаянной помощи матери и трёх братьев Александру удалось бежать в Георгиевск. Но уже в июле после взятия Марьинской красными кавалеристами он не только вернулся обратно, а стал одним из крупнейших руководителей красного казачества на Северном Кавказе, организовал помощь осаждённому белыми городу Грозному. В кровавых сражениях и стычках А. З. Дьякóв штурмом брал непокорные станицы, стал командующим войсками Сунженской линии, именно его бойцы (свыше 4000 чел.) внесли решающий вклад в снятие осады Грозного. Вступил Александр и в партию большевиков. За непреклонного красного командира поплатились родные. В 1919 году, когда власть в Марьинской вновь перешла к белым, мать его, Марию Петровну [650], расстреляли, а трёх братьев по казачьему обычаю позорно высекли. По 100 розог каждому пришлось выдержать за помощь большевикам, хотя сами они, в отличие от Александра, активно их не поддерживали, только помогли брату сбежать из-под стражи.
Богатый родительский дом трёх братьев Афанасьевичей Дьякóвых стал переходить из рук в руки - кто бы ни занимал Марьинскую, именно там обычно располагалось командование, военные штабы. Большой разницы между белыми и красными в этом отношении не было, хозяйство было быстро разграблено на глазах у сирот. Трудно приходилось всем троим, особенно ещё подростку, но уже отвечавшему за младших братьев Фёдору. И когда восставшее казачество было окончательно разгромлено, он тем более побоялся предъявить права на дом, в котором кто только теперь ни жил - и директор МТС, и секретарь райкома...
Его кровом стала небольшая потрёпанная временем хатка-мазанка, стоявшая на большом родительском дворе. Сюда Фёдор[259] в 1926 году, едва ему исполнилось 20 лет, привёл молодую жену-ровесницу Анастасию Акулову[260], яркую и по-своему красивую казачку. Почти всю свою дальнейшую жизнь она проведёт в этой полуземлянке, где даже пола не было. Будет повторять, что «вышла замуж за каменную стену», имея в виду настоящую, каменную стену забора, к которой и была прилеплена хатка.
Фёдор изо всех сил пытался выбраться из бедственного положения, в которое его столкнуло непростое время. Трудолюбивый, даже начитанный, серьёзный и спокойный, рано повзрослевший, он брался за разную работу, смог получить специальность и был какое-то время бухгалтером колхоза в кабардинском селении. Но пришлось переехать из родного села. Ему, сыну «кулака», удалось избежать репрессий, но о бывшем благосостоянии в семье, где родились два сына, пришлось окончательно забыть. В годы страшного голода 1932-33 годов супруги с маленьким сыном Александром[92] едва выжили. Но и дальше приходилось существовать, оглядываясь на прошлое, в постоянном смятении под угрозой «раскулачивания», хотя после разорения когда-то богатого хозяйства брать с молодой семьи было совершенно нечего.