Нет, нет и нет. И заведующая отделом заказов универсама, и инспектор по кадрам, и даже исполняющая обязанности директора полагают, что Андреев «находка и подарок» для магазина, он хороший работник, умный и толковый, его должностная биография безупречна. Как особое достоинство Андреева отмечается то, что он «не курит, алкоголя не употребляет».
Видимо, действует «сословная корпоративность», особенно опасная в сфере торговли и особенно в ней живучая.
В универсаме даже утверждают, что судебный очерк «Двое» после его опубликования (в июле 1982 года) обсуждался его работниками и был… опровергнут. Это показалось мне весьма интересным: ведь очерк был построен на материале, исследованном пятью судебными разбирательствами, в нем не содержалось ни одного факта, который не был бы установлен и удостоверен авторитетом суда. Стало быть, универсам оказался мудрее всех судебных инстанций: от народного районного суда до Верховного суда РСФСР. Я бы с удовольствием ввел сейчас в эту статью то двухлетней давности опровержение, но в архива редакции, при самом скрупулезном и старательном поиске, письма из универсама обнаружить не удалось.
Но зато мы нашли и перелистали тысячи писем: от ветеранов войны и труда, от пенсионеров и студентов, от рабочих и ученых, от воинов и писателей, от строителей и моряков… В этих письмах сурово осуждались Андреев и его покровители, выражалось сожаление, что он наказан мягко: 4 года (в действительности он не сидел и двух). Немало писем с выражением соболезнования в постигшей утрате получила и семья Березуевых.
Можно ли было игнорировать суждения и чувства авторов тысяч писем (а о том, что они были, информировала «ЛГ») при решении вопроса об освобождении Андреева? Не говорит ли это о неумении людей, выполняющих волю государства, мыслить социально, государственно?
Чего стоят должностные лица, если для них ничего не стоит общественное мнение?!
…Чего же я добиваюсь этой статьей?
Хочу, чтобы однажды вечером, когда Андреев сидит за семейным (или несемейным) столом, за ним явились, увели и вернули туда, откуда он с соблюдением всех юридических норм вернулся?
На это я не надеюсь. Андреева не уведут. Но я… и не хочу, чтобы его уводили.
Да! Если даже при его освобождении и была допущена ошибка — о! куда более тонкая, чем в первой нашей истории, где элементарно перепутаны даты, — я не за то, чтобы Андреева возвращали отбывать наказание.
Милость государства — высокая норма социальной этики. Ее не отнимают. Любое исключение из этой нормы таит в себе соблазн повторения и поэтому опасно. Ведь неизвестно, кого оно в будущем коснется. И мы видели, что бывает, когда волю государства исполняют люди, не умеющие мыслить социально, государственно.
Я лишь хочу, чтобы он понял, что им отнято (человеческая жизнь!) и что ему подарено, именно подарено.
Но поймет ли?..
…Но до каких, до каких пор Андреевы, подобно ветру, будут возвращаться на круги своя?!
До каких пор…
Люди от мира сего
Очерк «Ваше величество, честь» был посвящен памяти Марины Березуевой. Наверное, не было бы судебного очерка «Двое», не написал бы и «Ваше величество, честь».
Разумеется, это самостоятельные вещи, существующие сами по себе, потому что тема чести и достоинства человека неисчерпаема. В последнее время в нашем обществе углубилось чувство человеческого достоинства, поднялось на новую ступень понимание чести. Об этом я думал, читая сотни писем, полученных после опубликования в периодической печати очерка «Двое». Трагическая история девушки, которая поставила честь выше жизни, вызвала широкое читательское эхо. Это эхо отозвалось и в очерке «Ваше величество, честь» — письма, которые легли в его основу, были в почте, рожденной судебным очерком «Двое».
А потом… Потом эта тема начала жить по собственным законам, роя новые «русла», «отращивая» новые ветви, уходя все дальше и дальше от первоначальной истории к новым историям, к новым осмыслениям человеческих и социальных отношений.
Важнейшим «руслом» стали размышления читателей о работе как о самостоятельной нравственной ценности, как о доминанте чести и достоинстве — о работе и об уважении к работнику, его стараниям, к его умению, к его таланту. Об этом — в основном — очерк «Ваше величество, честь». Об этом же и читательская почта, которую он породил.
Вот что написал мне участник Великой Отечественной войны Борис Иванович Горшков из Московской области:
«Читали ваш очерк всей семьей. Сейчас семейные чтения не в моде. Это анахронизм. Мы стихийно его возродили. Хочу поделиться с вами некоторыми соображениями. Извините за дилетантизм в мышлении — я не философ.