Приезжала к моему мужу певица Русланова с тогдашним ее мужем — Гаркави. Они тоже интересовались картинами. Вообще у нас бывали и художники и артисты. В двадцатых годах, перед отъездом за границу, был известный ленинградский бас Александр Мозжухин, брат знаменитого в кино Ивана Мозжухина, с красавицей женой гречанкой Клеопатрой.
Когда Клеопатра Андреевна после гибели мужа вернулась из Франции, я навещала ее в доме ветеранов сцены ВТО. Она привезла на Родину и передала в дар государству завещанные ее мужем ценные реликвии, в том числе эскизы Врубеля и рукопись Бородина».
Мы обычно узнаем о подробностях, мельчайших деталях минувших эпох из воспоминаний современников великих людей. Но не менее поучительны и ценны и воспоминания современников великих эпох. Может быть, когда-нибудь, дадим волю воображению, наряду с широко известной серией «Жизнь замечательных людей» будет и серия «Жизнь незамечательных людей».
Листая, перелистывая архив Ольги Ивановны Тарасевич, я думал об уникальности и ценности «незамечательной» человеческой личности, которая не воплотила себя ни в романах, ни в научных открытиях, ни в исторических деяниях. У нее было одно деяние — достойная жизнь.
Я читал, перечитывал, и все время что-то от меня ускользало. Это что-то, понимал я, не лежит на поверхности, не отражено в отрывочных записях и потаенных стихах, это что-то — тайна личности, которая уходит от рационального исследования, от четкой логики и требует для понимания большую силу сопереживания.
Ольга Ивановна при жизни несколько раз хотела показать мне Новодевичье кладбище, где похоронен ее дед, отец, родные. Я обещал, потом меня отвлекало что-то, казавшееся тогда более важным, чем эта элегическая прогулка, а когда я собрался наконец, она уже болела, а когда она выздоровела, я был опять чем-то занят… У нее было желание, суть которого я и теперь не понимаю: посидеть со мной на могиле Василия Макаровича Шукшина. Она почти пять лет деликатно, со свойственной ей ненавязчивостью, приглашала меня на Новодевичье кладбище, которое было вблизи дома, где она жила.
Дом ее и помещался между Хамовнической усадьбой Л. Н. Толстого и Новодевичьим монастырем.
Почему это было так для нее важно? В отрывочных записях я не нашел ответа на мой вопрос. Новодевичье кладбище упоминается в них два раза. Первый раз в связи с дедом, отцом ее рано умершей матери, Григорием Ивановичем Лукьяновым.
«…Он тяжело болел и, чувствуя приближение кончины, поручил своей жене, сыну Михаилу и мне (представителям трех поколений) подобрать ему на территории Новодевичьего монастыря место для могилы, „чтобы обязательно был виден „ресторан Крынкина“ на Воробьевых горах“.
Дед был очень веселый, красивый старик; место на кладбище тогда можно было просто купить в монастыре. Мы выбрали хороший уголок, откуда был вид на Воробьевы горы. Теперь там выросли большие деревья, а зимой сквозь них виден уже не „ресторан Крынкина“, а величественное здание университета. Когда дедушку хоронили, мы купили у монашек, которые разводили замечательные садовые ландыши, несколько корней и посадили их на могилу. Они цветут до сих пор, поразительно крупными и душистыми колокольчиками, а осенью с них свисают большие матово-красные семена. Теперь эти ландыши размножились по всей территории…»
Второй раз пишет она о Новодевичьем кладбище, рассказывая об отце.
«…И вот наступил 1941 год, ставший для меня одним из самых трудных в моей жизни. Двадцать шестого мая скоропостижно умер мой отец. Хоронили его очень торжественно на Новодевичьем кладбище по постановлению Моссовета, депутатом первого созыва которого он являлся. Товарищи и ученики собирались поставить ему хороший памятник. Но в июне началась война, и я только засадила весь участок монастырскими ландышами, а этот цветок был эмблемой медицины».