Почему Лысенкова клещами нельзя было затащить в Соленые Ключи? В места, где он воевал? Неужели все эти годы он так ни разу и не побывал в колхозе? И это — несмотря на то, что по роду службы ему следовало бы регулярно общаться с подшефными, так сказать, изучать их нужды…
Игорь для себя сделал зарубку: по приезде надо обязательно выяснить в гараже, вправду ли Лысенков в последние годы ни разу не съездил в Соленые Ключи.
И еще одно подозрение нужно проверить…
Вернувшись в Приморск, Игорь отправился на городской почтамт и заказал разговор с Москвой. В редакции молодежной газеты к аппарату подошел его знакомый Скворцов. Очкарик. Игорь напомнил о себе, попросил:
— В прошлый раз вы мне говорили о письме рассерженного подполковника, которое пришло на мою заметку. Вы еще сказали, что фамилия написана неразборчиво. Не могли бы вы еще раз посмотреть на подпись — не Беловежский ли?
— Письмо в архиве. Нужно время, чтобы его отыскать. А зачем вам подпись?
— Очень нужно.
— Тогда позвоните через два дня.
Через два дня Игорь вновь позвонил в редакцию.
Скворцов сказал:
— Вы правы… Фамилия этого сухаря, похоже, Беловежский. Вам заключение прислать?
— Нет… Заключение я сделаю сам, — ответил Игорь.
— Что вы сказали?
— Ничего. Большое спасибо, что помогли.
— Пожалуйста. Кстати, ваш товарищ по таксопарку Виктор написал нам неплохую статью. Читали?
— Нет. А когда напечатали?
— Ровно неделю назад на второй странице. Обязательно прочтите. Нас прямо-таки засыпали откликами.
Игорю живо представилось улыбающееся узкое лицо Скворцова. Разговаривая, он поглаживает переносицу. Солнечные лучики сверкают в маленьких круглых стеклах его старомодных или, наоборот, очень даже новомодных очков.
ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО
Заседание партбюро, на котором должна была рассматриваться жалоба жены инженера Злотникова на Николая Григорьевича Хрупова, было назначено на четверг.
Накануне прошел дождик, мелкий, моросящий, один из первых дождей лета. Делая на листке «Еженедельника» пометку о времени начала заседания, Беловежский подумал: «после дождика, в четверг» и невесело усмехнулся.
«После дождика, в четверг» — позже, когда-нибудь, потом, может быть, никогда… Уже давно Роман Петрович собирался выступить перед коллективом привольского завода с новой программой, изложить продуманную систему действий. Да и пора бы — без малого год минул, как он возглавил завод. Впрочем, Громобоев вон сколько просидел в директорском кресле и ни разу не выступал с «новой программой», не добивался крутого переворота, не крушил, не ломал, тем не менее завод не выходил из числа хорошо работающих.
У Романа Петровича тоже были поводы для того, чтобы испытывать удовлетворение. Несколько месяцев назад во время встречи с и. о. начальника главка Трушиным он принял решение не добиваться корректировки плана и тем самым поставил на карту репутацию завода и свою собственную. Стоило завалить годовой план — и немедленно последовала бы расплата… И вот план выполнен в полном объеме, с большим трудом, но выполнен. Как тут не помянуть добрым словом хитроумного и изобретательного зама Фадеичева, чудом раздобывшего для завода несколько сот недостающих рабочих, выбившего из поставщиков узлы и сортаменты металла, которые, казалось, никак нельзя было выбить. Да и не только Фадеичева, а и сотни, тысячи других людей, не позволивших заводу соскользнуть вниз, попасть в число отстающих.
План выполнен, но этого мало, мало! Надо двигаться дальше, постараться дать привольскому заводу вторую жизнь, с помощью коллектива подтянуть старое производство, созданное полвека назад, к кондициям 2000 года. Вот так, никак не меньше! Об этом Роман Петрович мечтал бессонными ночами, ворочаясь в постели. Но, конечно, ничто не могло быть сделано до тех пор, пока директорская мечта не сделалась мечтой всего коллектива. Выходит, пора, давно пора встать перед этим самым коллективом и сказать… Сколько можно откладывать?
Заседание парткома началось с обсуждения жалобы жены Злотникова. Может быть, потому, что письмо зачитывала женщина, заведующая отделом кадров Веселкина, и делала это прочувствованно, с выражением, было ощущение, будто сама жена Злотникова стоит здесь и обращается к присутствующим.
— «Врач сказал, что еще немного, и с моим мужем могло случиться непоправимое. Подумать страшно! Молодой, цветущий человек мог уйти из жизни… А из-за чего? До этой черты, до этой опасной грани Леву довел его непосредственный руководитель Хрупов. Об этом нелегко писать. Хрупов для нас не чужой человек, нередко навещал Леву, даже в шутку называл себя «другом дома». Да только никакой он Леве не друг, а злейший враг, я теперь это ясно вижу. Я не хочу, понимаете, не хочу остаться вдовой только из-за того, что ваш Хрупов не умеет работать с людьми!»