Не так давно Роман Петрович оборудовал в машине радиотелефон, и теперь директорскую «Волгу» узнавали по дополнительным стрелам антенн, торчащим в разные стороны.
— Я только что разговаривал с главврачом… Он говорит…
— Да, да, я знаю, — не дослушав, перебила его женщина. — Я вас остановила, чтобы выполнить Левину просьбу.
Она сунула руку в хозяйственную сумку и извлекла оттуда пачку листков. Это была докладная записка «О некоторых соображениях по внедрению АСХ». В скобках стояло: «Новая технология с применением гибких производственных систем».
По дороге на завод Беловежский внимательно прочитал записку. Это был сжато изложенный план коренного переустройства производства на основе методов, которые на рубеже двухтысячного года должны были стать, по утверждению Злотникова, «повсеместно преобладающими». Впечатление, которое произвело на Романа Петровича чтение записки, было настолько сильным, что ему захотелось тотчас же схватить трубку телефона, позвонить кому-нибудь и поделиться своей радостью. Он с трудом удержался от этого мальчишеского жеста.
Беловежский позавидовал Злотникову. Ум этого парня способен на яркие озарения, он мог сделать нечто такое, чего от него никто и не ждал. Сам Роман Петрович обладал умом иного свойства. Его ум был, пожалуй, похож на электронно-счетную машину: быстро просчитывал и отбрасывал варианты, пока не оставался только один вариант — лучший. Вот и сейчас мозг Беловежского стремительно проделал огромную работу и сообщил своему обладателю: Злотников подсказывал верный путь.
Но, поняв это, Беловежский понял и другое. Осуществить то, что предлагал Злотников, неимоверно трудно. Надо вызвать энтузиазм коллектива, заразить его идеей переустройства — без этого не обойтись. А начинать переустройство надо не с гибких производственных систем, о которых пока мало кто слышал, кроме узкого круга специалистов, а с того, что знакомо каждому — с бытовок, производственных интерьеров, бытовых услуг. А уже после ставить перед коллективом глобальные задачи. Роман Петрович прикинул: первое никоим образом не противоречило второму. На подготовку технического проекта реконструкции завода уйдет год, не меньше. За это время можно сделать многое для того, чтобы привести завод в порядок.
Однако поставленный Фадеичевым вопрос, где взять дополнительные резервы для перестройки, требовал немедленного ответа.
И Беловежский его дал.
— Помните, вы привели людей с филиала завода кондиционеров? — спросил он Фадеичева.
— Как же не помнить! Двести семьдесят три человека. И не какие-нибудь, а живые, деятельные, высококвалифицированные!
— Верно. Людей мы уже взяли, а теперь возьмем и сам филиал. Будем туда временно один за другим переводить цехи, чьи помещения подвергнутся реконструкции.
Фадеичев не нашел ничего лучшего, как спросить:
— А нам его дадут? Этот филиал?
— И кто мне это говорит? Человек, который, по собственному выражению, может луну с неба достать! Полетите в Москву за фондами, заодно решите в министерстве и вопрос с филиалом. А я договорюсь с местными властями. Думаю, нас поддержат. Они, кажется, сами не знают, что делать с филиалом.
Беловежский с улыбкой смотрел на своего зама. Фадеичева трудно чем-нибудь удивить, но, кажется, сегодня ему это удалось.
Роман Петрович имел все основания быть довольным сегодняшним днем, но что-то царапнуло его изнутри. Он вдруг вспомнил нелепую сцену с Примаковым, разыгравшуюся на заседании парткома, и хорошее настроение улетучилось.
Если рассматривать ситуацию в чистом виде, без привходящих обстоятельств, то, пожалуй, можно было бы счесть, что и тогда, в цехе, и сегодня, на парткоме, он действовал и говорил искренне и верно. Но истина заключалась в том, что ситуации «в чистом виде» не существовало, производственное и личное шли рядом, переплетались, и так плотно, что порой трудно было разобрать, где одно и где другое. Не была ли обостренная до крайности взыскательность, проявленная Романом Петровичем по отношению к старому слесарю Примакову, продиктована пусть неосознанным, но тем не менее отчетливым стремлением показать, что для него не существует личных пристрастий, что отец Лины может быть им подвергнут критике, как и всякий другой. Реакция членов парткома, не поддержавших его, одновременно и огорчила, и обрадовала Романа Петровича. Хорошо, что Примаков не потерял доверия и любви коллектива, плохо, что он, Беловежский, пошел на поводу у своих не совсем ясных и, кажется, совсем неблагородных побуждений.