— Да нет… Я натощак не пью, — замахал руками Примаков.
— Твоя правда. Вот приедем ко мне, закусим чем бог послал и тогда…
Поездку омрачил неприятный эпизод. На перекрестке Лысенкова попытался свистком остановить милиционер. Однако завгар не прореагировал, покатил дальше.
Примаков завертел круглой головой:
— Э, постой… Да он, никак, тебе свистит.
— Пусть свистит, если охота, — высокомерно отвечал Лысенков. — Я не нарушал. Значит, при своем праве.
Однако следующий перекресток проскочить не удалось. Стоявший посреди улицы и разговаривающий с прохожим милиционер вдруг приблизил к лицу маленькое переговорное устройство, что-то коротко сказал и быстро двинулся к обочине, где стоял желто-синий мотоцикл. Он быстро настиг «Волгу» и прижал ее к тротуару. Лысенков, зло чертыхнувшись, полез в карман за правами.
В большое переднее зеркало (от «мерседеса», как успел сообщить завгар) Примаков отлично видел подробности происходившей позади машины сцены. Сначала Лысенков держался уверенно, потом фанаберия слетела с него. Он начал что-то объяснять, тыкал пальцами в права, полез в карман за десяткой. Однако милиционер при виде денег еще больше рассвирепел и, сделав завгару знак следовать за собой, начал усаживаться на мотоцикл. Лысенков стал бить себя кулаком в грудь, расстегнул ворот и показал милиционеру шрам на груди. Тот смилостивился. Произнес еще несколько фраз и отпустил водителя.
— В чем дело? — поинтересовался Примаков, когда расстроенный, налившийся злостью Лысенков уселся на переднем сиденье. — Чем нарушил-то?
— Черное стекло ему, видишь, не понравилось! Особое разрешение требуется! Печать какая-то! Достану я им эту печать, в два счета достану.
Однако как ни хорохорился Лысенков, недавняя спесь слетела с него, он выглядел подавленным. Только-только Лысенков воспарил в мечтах, ощутил себя хозяином единственной в городе чудо-машины — и вот на тебе, первый встречный гаишник сбросил его с высоты вниз, да еще на глазах у этого простодушного вахлака. Лысенков весь кипел.
Он успокоился и повеселел только тогда, когда, загнав ставшую вдруг постыло-опасной «Волгу» в гараж, ввел Примакова в «халупу», как Адриан Лукич с нарочитым уничижением назвал свой загородный дом.
— Тут розы… Триста кустов… Уважаю эти цветы. Других не держу… А это бассейн… Сейчас без воды… Я тут как-то раз с перепою чуть не утонул.
Мощенная узорчатой плиткой дорожка привела к открытой в сторону дворика веранде, где стоял белый пластмассовый столик и несколько таких же белых стульев. Адриан Лукич отпер дверь и ввел своего спутника в зал. У Примакова разбежались глаза. Ему вдруг показалось, будто Лысенков ограбил какой-то чужой дом или музей и перевез их содержимое к себе.
От волнения у него пересохло горло.
— А если придут и спросят: где взял? — спросил он.
— Тебе-то какая забота? — усмехнулся Адриан Лукич. — Дом не на меня записан. На племяша.
— Выходит, твоего тут ничего нет?
— Можно и так считать.
— Ты зачем меня сюда привез? Богатством племяша хвалиться? — напрямик спросил Дмитрий Матвеевич.
Завгар покачал головой:
— Не… разговор есть. Только вот на стол накрою и начнем.
Чего только не появилось на столе — остатки холодного бараньего шашлыка на ребрышках, отварная рыба сиг, домашний сыр, овощи, травка.
Наполняя хрустальные рюмки, Лысенков как бы невзначай бросил вопрос:
— Ты зачем в Соленые Ключи гонял? Кто там у тебя — зазноба?
Примаков удивился: откуда Лысенков про это знал? Неужто все-таки Игорь трепанул? Он, точно он, больше некому.
Дмитрий Матвеевич ответил:
— Ты, Адриан Лукич, того… В чужую жизнь не лезь.
И снова, наткнувшись на преграду, отступил Лысенков.
— Да мне-то что… Я — завгар. Меня автомобильные дела интересуют. Хотел выяснить — самовольно Коробов в Соленые Ключи мотанул или по твоей просьбе. Если по твоей, то ладно… Если сам… То я ему…
Лысенков потряс костистым кулаком. Дмитрий Матвеевич понял, что надо выручать парня. Объяснил: в Соленые Ключи завернули по взаимному согласию. Он, Примаков, должен был гостинцы закинуть одному мальцу. У Коробова в Соленых Ключах свой интерес. Дед его в войну погиб в тех местах. Вот и хотел вызнать, как и что…
— Ну и вызнал? — спросил Лысенков.
Хоть и неловок был рассказчик, сбивался, запинался, десятки раз вставлял свое «вот оно как» и «того-етого», однако Адриан Лукич слушал не отрываясь.
Судорожным движением схватил бутылку водки, налил, залпом, выпил.
— Двое, говоришь, было красноармейцев? — спросил он, не сводя напряженного взгляда с лица Дмитрия Матвеевича.