Выбрать главу

Рыжке на этот раз опять повезло. Никто его не выдал. Отсидевшись в дальних краях, он некоторое время спустя тайком вернулся в свою деревню, поздним вечером подкараулил возвращавшегося с дежурства милиционера Ваньку Коробова и исподтишка — сзади, из темноты — нанес ему страшный удар железкой.

Никому не пришло в голову связывать ночное нападение на милиционера с давно исчезнувшим из деревни Адрианом Лысенковым.

…Мог ли Лысенков предположить, что грядущая большая война на одном из своих крутых, непредсказуемых поворотов вновь поставит на пути его извечного врага Ивана. Они встретились на фронте. К удивлению Лысенкова, Ванька будто бы даже обрадовался этой встрече. Похоже, он не принимал всерьез их давние распри, вспоминал о них с грустной улыбкой, как вспоминают люди незабвенные годы голубого детства.

— Как там… Маня? — спросил Лысенков, когда улеглось волнение внезапной встречи. По участившемуся биению сердца в груди понял — прежняя привязанность не оставила его. За последние четыре года немало перевидел и баб, и девок, но все это было так, не всерьез… Рассматривая протянутую ему Коробовым фотографию Маши, уже повзрослевшей, округлившейся, но столь же неотразимо привлекательной, Адриан снова испытал прилив жгучей зависти к счастливому сопернику. Нет, не может того быть, чтобы Ванька живым и невредимым вернулся с войны и вошел в свой дом, где его ждала любящая и верная жена.

___

Примаков с нескрываемым восхищением оглядывал богатое лысенковское жилище.

— Откуда все? Говоришь, племяш? А он, случаем, у тебя не генерал?

— Я сам себе генерал… Да вот беда: генеральши никак не подберу… Твоя дочь Лина как, с полюбовниками гуляет или так — одна?

Примаков поперхнулся куском, с удивлением воззрился на Адриана Лукича.

— Ты того… Дочь мою не трожь. Я за нее знаешь? Все твои хрусталя разнесу, одни осколки полетят.

— Да ты что? — вскинулся Адриан Лукич. — Да я за твою Лину сам кому хочешь горло перекушу. Девка что надо. Алмаз. Да только драгоценному камушку оправа нужна. Соответственная. Понял?

Примаков хоть и прост, а уловил, куда клонит Лысенков.

— Молода она еще, — ответил. — Рано ей замуж.

Лысенков опять сорвался:

— С мужиками спать не рано, а замуж, чтобы честь по чести, — рано?

Примаков подскочил, попытался ухватить хозяина за грудки, да тот — ловок, черт, вывернулся. Прикрикнул на гостя:

— Да сиди ты! Дочку твою вон как высоко ставлю. Ничего для нее не пожалею. Ты на меня не кидайся как скаженный — на других. Из дому увезут и ославят. Будешь тогда, старый, волосенки на голове рвать — да поздно. Сколько ей годков? Двадцать три уже?

— Двадцать три.

— То-то… Самый возраст. Дальше тянуть некуда.

Наступила тишина, прерываемая только бульканьем разливаемой по хрустальным рюмкам водки.

— Значит, так. Одному тебе, Матвеевич, от молвы людской не отбиться. Однако я тебе помогу. Надейся. Жди в субботу в гости… Повечеряем, поговорим. И чтобы дочь дома была. Как она решит, так и будет.

Пока был молод, да и в зрелые годы мысль о женитьбе не занимала Адриана Лысенкова. Место его суженой было раз и навсегда занято, а коли так, то и говорить не о чем.

А вот в последние годы, когда к шестому десятку подкатило, начал подумывать о женитьбе. Сейчас, когда был у него свой дом собственный, набитый от крыши до подвала всем тем, что, по его понятиям, необходимо для счастливой жизни, нужна хозяйка. Требования к ней выдвигались точно такие же, как и ко всему прочему, чем владел Лысенков, — то есть к дому, «Волге», мебели, посуде… Он прибирал к рукам самое лучшее. Следовательно, самой лучшей должна быть и его жена.

Однажды показалось Адриану Лысенкову, что он такую женщину встретил. В порт вошел теплоход «Кавказ». Огромный, белый, сверкающий сотнями огней, он выглядел как прибежище иной — бездумно-радостной и пленительно-легкой жизни. Адриан Лукич, будто молодой, легко вбежал вверх по трапу. В одном из многочисленных баров теплохода ждал его знакомый бармен, который снабжал Лысенкова, за соответствующую мзду, конечно, заграничной выпивкой. Лысенков мог послать за бутылками на корабль и племяша, но, что скрывать, ему хотелось самому посидеть в роскошном баре, людей посмотреть и себя показать.