— Ну, хорошо. Молчи. Мы сами узнаем. Все?
— Нет. У меня есть к вам просьба. Не могли бы вы узнать у гаишников… то есть у работников ГАИ: составлялся ли в июле нынешнего года акт на машину ГАЗ-24, номерной знак РОФ 12-30? Она попала в аварию на одной из дорог, ведущих из Привольска.
Толокно побарабанил пальцами по столу.
— Может быть, я и смог бы оказать тебе эту услугу. А ты не мог бы мне помочь разобраться с тем, что происходит на нашем автовокзале?
Игорь про себя подивился тому, как естественно разговор подошел к теме, которая целиком занимала его с той самой минуты, когда завгар Адриан Лукич Лысенков, запугав его фиктивным актом, начал склонять к участию в левых поездках с клиентами городского автовокзала.
Через несколько минут Игорь, успокоенный, с окончательно сложившимся у него решением, поднялся с места.
— Если узнаю что-нибудь интересненькое, зайду… Так и быть, выручу милицию, — с улыбкой сказал он.
— Ну, ты не очень-то там, — сказал следователь. — Не строй из себя сыщика. А то неровен час…
«ЕСЛИ ВЫ ТАКОЙ СМЕЛЫЙ…»
В этот день Хрупов виделся с Надеждой трижды…
С того страшного для него утра, когда стало известно о приключившейся с молодым инженером Злотниковым беде — инфаркте, когда Хрупову пришлось испытать на себе всю тяжесть людского осуждения («Словно под стотонный пресс угодил»), в его отношениях с чертежницей Надеждой наступил перелом. Хрупов стал почти ежедневно звонить ей, интересоваться здоровьем, ее нуждами и заботами — всем тем, что еще совсем недавно его просто не интересовало. И виделись они теперь гораздо чаще… Хрупов почти силой заставил Надежду взять у него деньги на ремонт обветшавшей квартиры, подбрасывал ей продукты, дарил подарки. И с удивлением видел, как на глазах меняется, преображается эта казавшаяся ему робкой и бесцветной женщина. Она похорошела, даже помолодела! Скинув с себя оковы сдержанности, Надежда теперь часто рассказывала Николаю Григорьевичу о том, что происходило в отделе, где она работала, набрасывала меткие портреты сослуживцев. Он удивился ее наблюдательности.
— Ты знаешь, Дюймовочка сегодня опять заснула на оперативке, — сообщала она Хрупову.
— Дюймовочка? Кто такая?
— Как кто… Веленевская. Это я ее так прозвала.
Хрупов начинал смеяться. Веленевская была маленькой и довольно вредной старушкой, обладавшей острым языком, которого в заводоуправлении все боялись.
— Вот уж действительно — Дюймовочка! — воскликнул Хрупов, понимая, что это столь неподходящее для Веленевской прозвище теперь прилипнет к ней надолго, может быть, навсегда.
Однажды, вскользь упомянув о начальнике механического цеха, Надежда приписала ему реплику Дубровского из повести Пушкина: «Ради бога, не пугайтесь. Я не француз Дефорж, я — Ежов!» Сначала Хрупов ничего не понял, а потом зашелся смехом. Вот уж кто не француз Дефорж, так это прямолинейный Ежов, привыкший говорить резко, рубить сплеча.
— А меня как ты прозвала? — спросил он Надежду.
Она смутилась. Однако, после некоторых колебаний, сказала:
— Щелкунчик.
— Почему именно Щелкунчик?
Она объяснять отказалась. Догадался сам.
— Потому что проблемы и людей разгрызаю, как орешки?
Она засмеялась. И Хрупов понял, что не ошибся.
Первая встреча с Надеждой в этот день произошла в коридоре заводоуправления. Он едва узнал ее: вместо гладких, схваченных заколками прядей на голове ее возвышалось замысловатое сооружение, придававшее женщине нарядно-праздничный вид.
— Боже, что это? — воскликнул он.
Надежда испугалась:
— Что? Не идет?
— Кажется, идет. И очень. Но разве ты… разве мы сегодня куда-нибудь идем?
Она улыбнулась:
— Но ты ведь сказал, что, возможно, вечером заедешь… Отменилось?
— Нет.
Он помолчал.
— Выходит, это ради меня?
Хрупов окинул Надежду внимательным взглядом. И, кажется, впервые обратил внимание на перемены. На ней было пестрое, очень шедшее ей платье из натурального шелка, на ногах модные, похожие на тапочки, туфли без каблуков, на пальце сверкало золотое кольцо с камнем, которого он раньше не видел.
— А это откуда?
— Купила. Можешь считать, что ты подарил…
— Но я ведь дал на ремонт квартиры.
Она легкомысленно отмахнулась.
— Ремонт — на зарплату. А это — подарок.
— Еще не хватало, чтобы ты сама делала себе подарки от моего имени. Что, я сам не могу?
Оглянувшись, она коснулась его руки.
— Так ты придешь?
— Постараюсь. Только умоляю: не хлопочи.