— Ну, этих, инженеров…
— Что-то около сотни.
— Ого! В ваших условиях — огромная силища. В цехах-то небось одни практики?
— Не одни. Много дипломированных, но и практиков хватает.
— И ты надумал бежать?
Ярцев так умело вел разговор, что незаметно подвел Хрупова к пониманию несерьезности принятого им решения.
Взглянул на искаженное болезненной гримасой лицо Хрупова и осекся. Ему легко рассуждать. Путь науки тернист, хорошее приходит на смену плохому, лучшее — на смену хорошему. Это нормальный процесс. Хвала и честь науке, не знающей пределов в своем стремлении к совершенству! А что делать в этих условиях Хрупову? Перечеркнуть несколько лет труда, признаться, что силы и деньги — немалые! — потрачены во многом напрасно? И кому признаться? Человеку, который еще вчера был его подчиненным?
— Мда, — произнес Ярцев и задумался. Ему всей душой хотелось помочь Хрупову. — А выговор за что?
Николай Григорьевич кратко сообщил: партком наказал его за невнимательное отношение к людям.
— А это уже плохо! — с огорченным видом воскликнул Ярцев. — АСУ жесткое отношение еще кое-как выдержит, она — железная. А вот люди — живые, с ними надо поосторожнее да поласковее. Что, директор тебя под выговор подвел?
Хрупов вынужден был признать: Беловежский вел себя на парткоме вполне гуманно, даже выступил в его защиту.
— А ты говоришь: «Не сложились отношения». Отношения, друг мой, штука обоюдоострая. Как правило, в плохих отношениях виноваты две стороны. Ты — не в меньшей степени, чем он. Даже в большей. Он — директор, на нем огромная ответственность. Ему нужна помощь. Он готов принять ее. А ты зажался. Ни тпру, ни ну. Как, ты сказал, фамилия твоего директора?
— Беловежский.
— Знавал я одного Беловежского. Ну да это было давно… Слушай меня: захочешь остаться на заводе, помогу… Заключим официальный договор на содружество. Институт — завод, сейчас это в духе времени. Решишь уйти — возьму. С выговором. Пойду в президиум академии и пробью. Все. Мой тебе совет: подумай хорошенько.
Беловежский…
Что показалось ему странным, а потом и неприятно раздражающим в раненом майоре, с которым судьба столкнула его на лесной дороге осенью далекого 1942 года? Ярцев понял это позже: несоответствие между упорядоченным внешним обликом этого человека и его смятенным внутренним состоянием. Он стоял прямо, двигался четким уверенным шагом, его треугольное — широкое сверху и сходящее на конус книзу — лицо было тщательно выбрито, в отличие от лица самого Ярцева, обросшего трехдневной щетиной.
— Старший лейтенант! Предъявите документы! — Металлический, командный голос звучал громко и властно. Но в глазах таилась неуверенность, стеклянный взгляд не переходил, а перескакивал с одного предмета на другой, как перескакивает стрелка уличных электрических часов. Казалось, майору, чтобы перевести взгляд, требовалось дополнительное усилие.
Сейчас, сорок лет спустя, Ярцев понимал, что майор был растерян, нуждался в понимании, поддержке и помощи. Но тот, молодой Ярцев, также тяжело переживавший то, что произошло три дня назад с его батальоном, столкнувшимся с немецкой танковой колонной, не собирался входить в положение этого майора. Они сразу же невзлюбили друг друга. Все, что говорил и делал один, другому казалось показным, ненужным, даже вредным. Они не могли сговориться: майор считал целесообразным отходить на юг, старшему лейтенанту было ясно, что предпочтительнее северное направление. Все, конечно, должны были решить точные разведданные, но времени Для разведки было в обрез. Наспех организовали две группы. В последнюю минуту в «северную» группу майор включил наряду с «ярцевским» бойцом своего ординарца. Тогда и Ярцев настоял, чтобы в «южную» группу вошли также представители двух подразделений.
Стали нетерпеливо ждать возвращения разведчиков. Первым явился ординарец Беловежского. Из его слов явствовало, что боец Ярцева в сложных обстоятельствах растерялся, струсил и пал жертвой собственной оплошности.
Надо ли говорить, что майор воспринял это сообщение с полным доверием, а Ярцев встретил в штыки! Он обвинил ординарца во лжи и потребовал расследования на месте.
— Нам некогда заниматься проверками. Мне лично все ясно: путь на север, который вы предлагали, перекрыт, надо двигаться на юг.
— А мне не все ясно, — пробовал возражать Ярцев, но майор, наступая на него грудью и побледнев, проговорил:
— Командую я. В двенадцать ночи выступаем. Не выполните приказ — пойдете под трибунал.
В конце концов они пришли к компромиссу: Ярцев пойдет на север и прикроет основные силы. Майор, получив разведданные от южной разведгруппы, двинется на юг. Он поспешил: раньше срока отправился в путь, рассчитывая встретить разведчиков на марше.