Николай Григорьевич усмехнулся, поставил словарь на место, вернулся к столу, пододвинул к себе приказ, вычеркнул в правом верхнему углу слово «проект» и рядом с напечатанной на машинке подписью: «Директор завода Беловежский Р. П.» поставил свою закорючку. Перед фамилией директора была сделана черточка, означавшая, что главный инженер в данном случае заменил Беловежского.
В тот же день приказ был размножен и вывешен на общее обозрение. После этого к Хрупову один за другим стали подходить инженеры и пожимать ему руку. «Давно пора!»
Еще несколько часов назад Хрупову представлялось, что, подписывая приказ, он чуть ли не совершает подвиг жертвенности, вызывая на себя огонь главка. А получилось, что он просто-таки взял и присвоил себе чужую славу — славу Беловежского.
— Смелый ход, — сказал, встретив его в столовой, зам. директора Фадеичев. — А вы, оказывается, не так просты, как мне казалось.
Хрупов, несколько выбитый из колеи неожиданными результатами своего поступка, ответил резко:
— А вы, оказывается, не так догадливы, как мне казалось, Фадеичев! Вечно подозреваете людей в «ходах», которые им и не снились.
Фадеичев осуждающе потряс головой, отчего толстые щеки, его заколыхались.
«Теперь он все сделает, чтобы представить Беловежскому мой поступок в неверном свете. Впрочем, тот же сам меня подначивал: «Подпишите, если такой храбрый!» Вот я и подписал».
Вернувшийся из командировки Роман Петрович, узнав от Хрупова, что приказ им подписан, почесал переносицу, подумал и сказал:
— Знаете, а может, это и к лучшему, что приказ подписали именно вы…
Он не пояснил, в чем это самое «лучшее» заключается и для кого именно будет лучше, поэтому фраза прозвучала довольно загадочно.
Прошло две недели.
Хрупов шел по коридору заводоуправления к своему кабинету, когда его остановила секретарь директора Людмила Павловна. Высокомерная по отношению ко всем остальным, с членами руководства она была необыкновенно вежлива и тактична. С Хруповым — тоже, он ведь принадлежит к этому самому руководству… Пока, во всяком случае.
— Вот взгляните, Николай Григорьевич. Беловежский еще не видел. Вы первый.
Людмила Павловна была некрасива. Маленькая, как у змеи, голова, выступающие вперед губы, необыкновенная худоба. Но умный блеск огромных глаз, к тому же еще увеличенных линзами очков, тщательность в подборе одежды и украшений, выверенность движений и модуляций голоса заставляли забыть о ее непривлекательности. Она была значительной и претендовала на внимание. Хрупов, сам того не желая, почтительно склонился к ее узкому плечу, ощутил тонкий запах французских духов, подумал: «Диор?» — и пробежал глазами телеграмму. Это был лаконичный, но громкий, как удар хлыста, вызов на коллегию министерства, адресованный сразу двоим — директору Беловежскому и главному инженеру Хрупову. Под телеграммой стояла подпись и. о. начальника главка Трушина. От наклеенных на желтоватый бланк отрывков серовато-шершавой телеграфной ленты веяло плохо скрытой неприязнью и даже злорадством. Хрупов знал, что этот вредный старикан Трушин, ходивший в друзьях у прежнего директора Громобоева, по какой-то одному ему известной причине ополчился против нового руководителя привольского завода.
— Когда? Во вторник? Хорошо. Спасибо.
Он, конечно, сразу догадался, что означает приглашение на коллегию и чем оно им обоим, ему и Беловежскому, грозит. А может быть, кому-то одному из них. Все дело в этом приказе, подписанном здесь, на заводе, без предварительного согласования с министерством.
Внезапно содеянное им предстало перед глазами Хрупова в новом, довольно-таки мрачном свете. Приказ — распоряжение того, кто облечен властью… Приказ директора. Он, Хрупов, не был директором, он лишь замещал его в те несколько дней, когда Беловежский находился в командировке. Халиф на час. Приказчик, допустивший самоуправство, когда хозяина не было в лавке. Вполне возможно, что его поступок будет истолкован на коллегии министерства именно таким образом.
В ушах Хрупова прозвучала двусмысленная фраза Беловежского: «Может, это и к лучшему, что приказ подписали именно вы…» Что он хотел этим сказать?
Хрупов круто повернулся и направился к кабинету директора. Надо немедленно объясниться!
Вслед ему прошелестел голос секретарши:
— Вы к Роману Петровичу? Его нет. Выехал ночью. У него несчастье. Умер кто-то из родственников.
У Хрупова в голове тяжело ворочалась глупая фраза из словаря: «Приказал долго жить». Он отнес ее не к родственнику Беловежского, а к себе самому.