— Я вижу: вы меня ненавидите. Я сама себя ненавижу. И ее… И Романа… Мне жить не хочется.
Игорь хватает стакан, подносит ей воды. Ставит стакан на стол. На его краях — следы помады.
Медея смотрит на Игоря тоскливым взором, говорит:
— Я сказала неправду… Я вовсе не просила Романа Петровича вас уволить. Я вам симпатизирую… Вы хороший парень.
Игорь сидит на диване, смотрит на расстроенную директорскую жену и не может разобраться в своих чувствах. Он ошарашен всем тем, что только что услышал о Лине от Медеи. Ему жаль себя, жаль Лину и эту сидящую перед ним на стуле и, по всей видимости, страдающую женщину тоже жаль.
Медея встает, оправляет платье. Но почему-то медлит, не уходит.
— Послушайте, Игорь, — не поднимая глаз, говорит она. — Вы знаете: на днях я была в кафе с одним человеком. Это была деловая встреча. Но все равно, мне не хочется, чтобы о ней знали. В том числе и Роман Петрович. Я хочу вас попросить… — слова даются ей с трудом.
— Я никому ничего не собираюсь говорить.
— Спасибо…
«Так вот зачем она приходила!» — думает Игорь после того, как за директорской женой закрывается дверь. Но он не совсем прав. У Медеи было, по крайней мере, три причины, чтобы прийти сюда. Ей хотелось заставить его хранить тайну, увидеть комнату с зеркалом в золоченой раме. И выплакаться.
Накануне у нее произошел тяжелый разговор с Романом. И теперь она чувствовала себя как человек, впервые очутившийся в зоне землетрясения. Подземные толчки — все сильнее и сильнее, нарастает чувство опасности и тревоги, и вот уже почва заколебалась под ногами, того и гляди, пойдут трещины, земля разверзнется и поглотит и ее, и дом, в создание которого она вложила столько сил.
С чего начался разговор? С «нижнего венца». Узнав от Медеи приговор Михеича, Роман нахмурился и сказал:
— Ты призвала плотника Карасева? Но я же строжайше запретил тебе обращаться с личными просьбами в ОКС!
Медея вспылила:
— Нашему дому угрожает опасность, а тебя беспокоит какая-то ерунда.
— Это не ерунда! Я уважаю людей, с которыми работаю, и мне небезразлично их мнение обо мне. Как ты не можешь понять: речь идет о моей личной чести, об авторитете руководителя, если хочешь знать.
Наверное, ей нужно было признать свою ошибку и прекратить разговор. Но нервы Медеи были расстроены, и она в сердцах воскликнула:
— А твой авторитет позволяет тебе встречаться на глазах у всего завода со своей бывшей секретаршей, прогуливаться с нею по парку, названивать в прокуратуру, чтобы снять с бедной девочки подозрение? Это он позволяет?
Роман Петрович изменился в лице. Глаза его посветлели, в них появился холодный стальной отблеск. Он разжал губы и ответил:
— Ты возвела на Лину Примакову напраслину. Это было низко! Мой долг был защитить ее от твоих наветов. Кстати, кольцо нашлось. Мне звонили из милиции.
— Я знаю, — вырвалось у Медеи.
— Ты знаешь? Откуда?
Медея прикусила губу. У нее появилось желание одним ударом отвоевать все, что она только что проиграла в глазах мужа.
— От Хрупова. Он как-то приходил сюда, в твое отсутствие. Чтобы сказать: его знакомая приобрела мое кольцо на толкучке. Он советовался, что делать.
— Почему же ты меня тотчас не поставила в известность об этом разговоре?
— Понимаешь, Роман, все не так просто. Дело не только в кольце. Мне показалось, что Хрупов готов превратиться из твоего врага в надежного помощника. Вот я и подумала, что могу тебе помочь…
— Своими чарами? — Роман Петрович кипел от бешенства. — Да ты с ума сошла!
Он внезапно остановился. Сказал, уже обращаясь не к ней, а к самому себе:
— Да, я сам виноват… Не надо было жениться очертя голову. У каждого человека должна быть нравственная основа, «нижний венец»… Если этого нет, все летит к черту.
Он резко повернулся и вышел, оставив Медею в страхе и печали.
В этот момент у нее в голове билась только одна мысль: «Только бы он не узнал о моей второй встрече, в «Золотой рыбке»!» И она отправилась к Игорю Коробову.
Взвизгнули под окном примаковского домика машинные тормоза, и по деревянным ступеням крыльца громко зазвучали шаги.
— Кто тут есть? Хозяева, принимайте незваного гостя! — раздался громкий голос директора Беловежского.
Лина, как была с полотенцем на только что вымытой голове, в распахнутом халатике, выскочила из светелки, спохватилась, охнула — и назад.
Пришлось Роману Петровичу самому отыскивать больного. Да не велика беда, дом в четыре окна, три комнатенки, тут не заблудишься.