— Игорь, милый, господи, как я тебя люблю! Если бы ты знал… если бы знал…
Ей не хватало слов. Но слова были и не нужны.
На рассвете Лина сказала:
— Было время, когда я, глупая, думала, что самое главное у меня в жизни уже позади. Нет, я не отрекаюсь от прошлого. И ты, пожалуйста, не отрекайся. Без того, что было, мы, наверное, не были бы сейчас такими, какие есть. А значит, не смогли бы любить друг друга так, как любим. Могли бы проворонить свое счастье. Вот был бы ужас!
На другой день Игорь отправился на вокзал, чтобы проводить Юльку. Она вспомнила, что у нее в Москве есть неотложное дело. Игорь догадывался, что Юлька это «дело» выдумала, но не удерживал ее. Зачем? Еще вчера днем он был один на целом свете. А сейчас у него Лина!
Юлька была бледная и тихая. Перед расставанием сказала:
— Вот и все. Скорее всего, мы с тобой сегодня видимся в последний раз. Нет, не думай, я на тебя не сержусь. Не за что. Ты хороший парень. Правда, для меня, наверное, было бы лучше, если бы ты был похуже. Помнишь, ты меня спросил, есть ли у меня кто? Я думала, что есть. Ты. Но выяснилось, что ты любишь другую. Нет, не спорь. Я видела вчера ваши лица… И мне все стало ясно. А про золотопромышленника я выдумала. То есть не совсем так… Он есть и действительно сделал мне предложение. Но я за него не пойду. Потому что люблю не его… — Юлька замолчала, сглотнула слезы. — Я знаю, ты удивлялся: почему Юлька так переменилась? Взялась за ум, поступила в институт, наверное, на нее кто-то повлиял. Да, такой человек есть. Это — ты. Думала, стану другой и он меня полюбит, по-настоящему… В общем, сказка для младшего возраста. Спокойной ночи, малыши. Сказок в жизни не бывает. Но ты меня не жалей. И себя ни в чем не упрекай. Я уже обязана тебе многим, очень многим. Спасибо за все. Прощай.
— До свидания, Юля. Я думаю, что ты еще будешь счастлива.
Поезд унес Юльку в Москву, а Игорь остался здесь в Привольске. Апатии и уныния последних дней как не бывало. Он горы готов сейчас своротить.
…Поднявшийся к ночи предгрозовой ветер раскачивал железный фонарь у лысенковского дома. Тот скрипел, желтые пятна света скользили по засыпанному гравием заулку, по большой, выше роста человека, каменной ограде.
Сопровождающий, незнакомый Игорю мрачный мужчина, нажал кнопку звонка. Из-за стены раздался бешеный лай собаки. Дверь распахнулась. На пороге стоял Лысенков. Свет фонаря выжелтил его лицо.
— Игорь? Заходи. Гостем будешь.
Они прошли на участок. Дурманящий цветочный дух ударил в нос.
— С дорожки не сворачивай, розы потопчешь. Их тут у меня знаешь сколько? Триста кустов!
Лысенков держался так, будто Игорь по собственной воле завернул к нему на огонек, а не прибыл по его приказанию в сопровождении незнакомца.
Они вошли в дом. Незнакомец остался в передней.
— Садись.
На Лысенкове был темно-бордовый халат, надетый поверх шерстяного свитера. Он походил на старого жуликоватого тренера из кинофильма о спортсменах.
— Что скажешь?
И снова Лысенков себя вел так, как будто встреча состоялась по инициативе Игоря.
Тот запустил руку в карман курточки, извлек из нее деньги, протянул Лысенкову.
— Вот остаток долга. Больше работать на автовокзале не буду.
— Почему?
— Надоели левые рейсы. Того и гляди, загремишь на несколько лет. А я свободу люблю.
— Свободу все любят. Не ты один, — заметил Лысенков. — Значит, выходишь из игры?
— Выхожу.
— А почему остаток долга принес не Автандилу, а мне?
Игорь взглянул в лицо Лысенкову:
— Потому что Автандил — пешка. А король — другой.
Завгар вытащил из квадратной, темно-зеленой с золотом, пачки тонкую и длинную сигарету, закурил. Рукой отогнал дымное облако.
— Ну, а кто же, по-твоему, король?
— Вы, Адриан Лукич.
Наступило молчание.
Лысенков, скрестив руки на груди, пристально смотрел на Игоря. Что было в его взоре? Удивление, страх? И то и другое. И еще что-то — страшное, темное. Будто разверзлись такие бездны, в которые даже ему, мужику не робкого десятка, заглядывать жутко.
Перед ним стоял внук Ваньки Коробова. Его семя. Он, Лысенков, пытался его сломать. Не вышло. Вон парень какой вымахал! И на Ваньку похож. Та же сила в нем.
На Ваньке Коробове Лысенков в свое время сосредоточил всю силу своей ненависти. Почему именно на нем? Разве Ванька раскулачивал его отца, лишал Адриана его законного богатства? Нет, не он. Но, рожденный в семье горемычного бедняка и сам обреченный быть бедняком, довольствоваться жалкими крохами со стола жизни, Ванька повел себя так, будто был ее хозяином, увел из-под носа Лысенкова девку. Стал служителем нового закона, который сделал Адриана нищим и которого признать он не мог. Разве мало причин для ненависти?