— Отчет о работе завода? Вызывают на ковер? Давно пора, — горько пошутил он.
Задумался. О чем пойдет речь на коллегии? Ну, это-то ясно. Не только о работе завода. О самовольстве нового руководителя привольского завода, осмелившегося вернуть в главк документ, корректирующий годовой план в сторону увеличения, о пресловутом приказе, изменяющем формы и размеры оплаты труда заводских инженерно-технических работников, о реорганизации (будут, конечно, говорить, о «ликвидации») громоздкого отдела АСУ, о не согласованной с главком программе обновления производственных помещений, о таинственном «филиале», прибранном к рукам неизвестно для какой цели…
Конечно, многие из этих вопросов, будь они своевременно согласованы с главком, вовсе бы не возникли. Но в том-то и дело, что Трушин занял по отношению к новому руководителю привольского завода позицию, исключавшую возможность каких-либо самостоятельных решений. И. о. начальника как рассуждал: уж если такому зубру, как Громобоев, это оказалось не под силу, то куда суется со своими проектами сосунок, который без году неделя как сидит в директорском кресле, а уже самонадеянно полагает, что ухватил бога за бороду. По существу, Беловежский обрекался на пассивное следование трушинским директивам и указаниям, как правило, не облегчавшим положение старого завода, работавшего на пределе своих возможностей, а, наоборот, еще более усложнявшим его. Роман Петрович давно уже понял, к чему приведет подобное «послушание», и решительно отказался быть пай-мальчиком. «Пусть лучше меня снимут за самовольство, чем за неспособность и бездеятельность», — сказал он себе.
И вот теперь, в самые ближайшие дни, ему предстояло узнать, за что именно его накажут — за первое или за второе? Невеселая перспектива!
В момент этих размышлений в кабинет вошел заместитель директора Фадеичев. Видимо, он считал своим долгом морально поддержать Беловежского.
— Это все Хрупов, — усевшись в кресло, заявил он. — Кто его просил подписывать тот приказ в ваше отсутствие? Не ребенок, не мог не понять, чем это грозит, — давать ход документу, не согласованному с инстанциями. Захотелось похитить у вас лавры смелого реформатора? Вот пусть теперь и отдувается. С какой стати вам за него костьми ложиться? Мне говорили: Трушин буквально взбешен.
— Трушин взбешен, а вот его аппарат придерживается другого мнения. Я тут говорил со знакомым инженером из главка. Так он нас нахваливает. Молодцы, мол, давно бы пора это сделать. При таких условиях, как у вас, можно работать, двигать вперед НТР… Если, говорит, после коллегии останешься на посту директора и приказ не будет отменен, все брошу и приеду в Привольск, поработать несколько лет. Надоело бумажки перелопачивать.
— Если он хочет, чтоб приказ не был отменен, пусть действует, ваш дружок. Выяснит, как настроен министр, как замы… Это важно знать.
Беловежский улыбнулся:
— Чего тут выяснять! Заранее могу сказать: главный забойщик Трушин. Недолюбливает он меня. Где-то наступил ему на любимый мозоль. А министр… Что министр? Он молодой, решительный. Под трушинскую дудку плясать не будет. Однако действия его непредсказуемы.
— То-то и оно, — озабоченно произнес Фадеичев. — Лично меня Хрупов беспокоит. Думаете, он будет там сидеть и отмалчиваться, ждать, пока с работы снимут? Как бы не так! Он постарается вызвать огонь на себя, приковать к себе внимание, а потом так обрисует положение на заводе, что вы окажетесь во всем виноватым… Ни за что не отдавайте ему инициативы. Надо дать понять: хозяин на заводе — вы, а не выскочка Хрупов! Вот увидите, он пойдет ва-банк. Для него это последний шанс. Другой такой в обозримом будущем вряд ли представится.
Беловежский про себя не мог не признать обоснованности высказанных Фадеичевым опасений. Отношения с главным инженером были переменчивы и непредсказуемы, как море в осеннюю пору. Утром светит солнышко и зеленоватая гладь кажется отлитой из бутылочного стекла. А через пару часов глядишь — ветер натащил туч. По морю гуляют белые барашки, а ночью шторм, многотонные водяные громады обрушиваются на берег, сносят пляжные постройки, налетевший неизвестно откуда смерч вырывает с корнем могучие деревья!..
После заседания парткома Хрупов пошел было на сближение. Внес несколько дельных предложений по расстановке инженеров. У них стали устанавливаться хорошие рабочие отношения. И вдруг Беловежский узнает, что Медея и Хрупов втайне от него встречаются, решают судьбу подаренного им жене и затем украденного у нее кольца с аметистом. Это его возмутило. После того как снесенное Хруповым в милицию кольцо было возвращено Медее, заботу о нем Беловежский взял на себя. Взял кольцо, принес на завод и вызвал чертежницу Симакову, купившую кольцо на толкучке. Она явилась, испуганная и смущенная.