Издалека, с края стола послышался резкий голос Хрупова:
— Разрешите мне объяснить! — Хрупов поднялся.
— Что? Кто? Почему?
Министру объяснили: главный инженер привольского завода Хрупов.
— Что, Хрупов, к директору в адвокаты напрашиваетесь?
— Никуда я не напрашиваюсь. Высказаться хочу. Тут и. о. начальника главка нас всех пугает… А мне, признаться, не страшно. Что он имеет в виду? Если приказ о новой системе оплаты труда НТР, то подписал его я, а не директор. Его тогда на заводе не было. Значит, мне и держать ответ.
— Это верно, товарищ Трушин?
Не дождавшись ответа Трушина на вопрос министра, Хрупов обидчиво произнес:
— Раз я говорю, значит, так и есть. Вранья за мной не водится!
Министр нахмурился. Он был молодой министр и пока еще полагал, что его авторитету может быть нанесен урон одной невежливой фразой, сказанной подчиненным.
— А вы, товарищ Хрупов, не хорохорьтесь! Извольте спокойно и по-деловому изложить, что вы там натворили на привольском заводе. А вы, Беловежский, садитесь. Вам на этот раз повезло. У вас алиби.
Все засмеялись. Напряжение разрядилось. Будто издалека, распыляемый огромной кубатурой зала, донесся голос Хрупова:
— Наш эксперимент ставит своей целью…
— Вы нам о вашем эксперименте не рассказывайте, а лучше скажите, кто вам дал право без разрешения министерства… — прервал его и. о. начальника главка.
— Товарищ Трушин! Вы подаете плохой пример, — сказал министр. — Не мешайте Хрупову!
Трушин с трудом дождался паузы в речи главного инженера, веско сказал:
— Товарищ Хрупов приковывает наше внимание к второстепенному эпизоду. А речь идет о гораздо более серьезных вещах. О манкировании государственным планом, об отказе подчиниться указаниям вышестоящих инстанций. Дело доходит до того, что директивы министерства возвращают обратно.
Наверстывая упущенное, Трушин быстро перечислил многочисленные грехи руководителей привольского завода.
Беловежскому стало жарко, душно. Он пальцем рванул ворот рубашки под галстуком, маленькая пуговица оторвалась и покатилась по полу.
— А теперь разрешите мне, — сказал он. Встретил напряженный взгляд министра, но усилием воли взял себя в руки, начал говорить спокойно, даже суховато: — Мы любим повторять фразу, что государственный план закон…
— Это не фраза! — прервал его министр.
— Увы, — не согласился с ним Беловежский. — Часто — только фраза, и я это сейчас докажу… На протяжении последних нескольких лет привольскому заводу в конце года регулярно корректировался план.
— В сторону уменьшения?
— Да… Что и позволяло нам кое-как справляться с выполнением плана, не числиться в отстающих.
— Что же тут хорошего? Зря они вам шли навстречу, зря. Мы их за это накажем.
— Сейчас не за что, — сказал Беловежский. — В прошлом году мы впервые за много лет с такой просьбой в главк не обращались.
— Это правда, товарищ Трушин?
— Попробовали бы они обратиться!
— Отвечайте по существу. Обращались или не обращались?
— Нет.
— А план выполнили?
Трушин нехотя разжал губы:
— Выполнили.
Беловежский быстро произнес:
— Но если государственный план нельзя корректировать в конце года в сторону уменьшения, то также нельзя его изменять и в сторону увеличения… Без достаточных на то обстоятельств. Закон у нас, кажется, для всех один.
Уверенность, с которой говорил Беловежский, по-видимому, произвела на министра впечатление.
— Но ведь вам даны новые производственные площади, — сказал он.
— Нам никто ничего не давал. Нам удалось отвоевать старый трамвайный парк… Ни единицы оборудования, ни одной копейки денег, ни одного человека! И вот под этот каменный сарай товарищ Трушин спускает нам дополнительное задание.
— А зачем вам понадобился этот каменный сарай? — поинтересовался министр.
— В настоящее время для того, чтобы, не останавливая производства, за счет временной перебазировки отдельных участков, привести в порядок завод. Он построен в начале века, обветшал, я могу показать фотографии… — Беловежский потянулся к папке.