Он, прихрамывая, прошел к столу, отщипнул от краюхи хлеба несколько крошек, бросил в рот. Захотелось еще. То был добрый знак. Есть хочется тогда, когда утихает боль, когда она не ест его самого.
Он съел почти всю краюху. Сегодня он почти здоров. Даже весел.
Он вспомнил, как еще мальчишкой-несмышленышем отомстил извергу, отняв у него единственное, что было в этом мире для него дорого, — деньги, богатство. Спрятавшись в кустах, мальчишка наблюдал за каждым его шагом. Он видел, как тот тащил через шоссе, к ольшанику, тяжелый ящик, прижал его к груди обеими руками, словно мать сосунка, как метался в поисках лопаты — вновь вернулся на шоссе, к валявшейся на боку машине, тускло светившей в тумане черными гладкими боками и хромированным металлом, как рыл яму у подножия сосны… Сколько раз впоследствии мальчишка, валяясь на больничных койках или на жесткой лавке в своем доме, представлял себе, как рыжий вновь возвращается к сосне, срывает дерн, выбрасывает землю и застывает, обнаружив, что тайник пуст. Да, он, мальчишка, сумел нанести ироду удар, но этого мало, мало! Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть!
Он не умел мыслить, борьба с болью отнимала у него все силы. Но инстинктивно чувствовал: не будь встречи с иродом, загнавшим его на мину, жизнь сложилась бы по-иному. Он мог быть счастлив, иметь жену, детей. Все отнял, проклятый.
Как он хотел его найти! Не получалось. Однажды в московской больнице на глаза попалась газета, со страницы которой на него глянуло знакомое лицо. Иван! Он схватил газету со стола дежурной медсестры, проковылял в палату, забился в угол. Ивана разыскивал внук. Он хотел узнать, как погиб его дед-солдат, где его могила.
Тогда он испытал два чувства — радость, что отыскались родственники Ивана, и угрызение совести — то был упрек ему. Уж могилу-то Ивана он мог обозначить. Знал, где он погиб. Видел собственными глазами. Поклялся себе: вот рассчитается с иродом, тогда и могилой займется. Соорудит.
Он написал внуку письмо, обещал по выздоровлении зайти и все рассказать. Однако, с трудом разыскав после больницы нужный дом, в квартире никого не нашел. Соседи сказали: бабка умерла, парень куда-то уехал.
Совсем потерял надежду разыскать ирода. И вдруг подфартило… Он рубил дрова на заднем дворе ювелира. Голоса, доносящиеся из открытого окна… Что заставило его бросить на траву стальной тесак, вонзить в чурбак топор и подойти к окну?
Внутри у него все натянулось, напряглось, еще минута — и сердце разорвется. Он закрыл глаза, стараясь прогнать наваждение. Снова открыл. То был он, постаревший на сорок лет, не рыжий, а бурый.
Спросил у ювелира:
— Кто таков?
Тот пожал плечами:
— Заказчик. Он у меня уже был.
Христофор Кузьмич пытался произнести эти слова небрежно, как ни в чем не бывало. Но по тому, как внезапно сорвался, упал до хрипоты голос, как испуганно метнулись под полуприкрытыми веками глаза, Тимоша понял, почувствовал нутром: хозяин знает, какой страшный человек перешагнул порог его дома под видом заказчика. Но пусть хозяин не тревожится. Есть кому отвести беду.
Он выследил Лысенкова, отыскал дом ирода. Не дом, а дворец. Должно быть, супостат отыскал взамен утерянного другой клад. А может, порешил кого на большой дороге?
Тщательно осмотрел толстые каменные стены дома, двухметровый забор, из-за которого доносился надсадный собачий лай. Попробовал подкараулить ирода в темноте. Застать его одного не удавалось.
Да и не хотелось лишать ирода жизни тайно, исподтишка. Хотелось встретиться лицом к лицу. Излить в словах ту лаву ненависти, которая клокотала внутри все эти сорок лет. Увидеть следы страха на наглом лице.
Решил: лучше, если встреча состоится в его доме, на тихой приморской улице, которую уже покинули люди. Под крышей, где столько лет в страданиях и муках росла и крепла мечта о конечном торжестве справедливости. Какой она ему представлялась.
Накануне вечером пробрался к дому ирода и швырнул в стекло большой булыжник. Стоял, ждал, пока ирод появится на пороге. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Понял: он его узнал.
После этого повернулся и, не таясь, заковылял к автобусной остановке. Он вернулся домой. И снова предался ожиданию.