— А где он сейчас, этот Заплатов?
— Пропал.
— Как пропал?! Когда?
— Да на другой день после того, как у него сгорел дом, который он строил.
— Сгорел дом? Когда точно это произошло?
— Примерно за неделю до убийства Лысенкова.
— А вы не можете сказать, что послужило причиной размолвки между завгаром и Заплатовым?
— Я не могу. Не слышал их разговора. А вот Дима в момент их перепалки находился в диспетчерской: рядом с конторкой. До его ушей кое-что донеслось.
— Кто такой этот Дима?
— Шофер, комсомолец. Редактор стенгазеты.
Дима, высокий парень с красивым лицом, подтвердил. Да, он слышал обрывки разговора между Лысенковым и Заплатовым. Сперва завгар в чем-то упрекал Заплатова, тот отпирался, говорил, что вещь всплыла на толкучке случайно, что вины его в этом нет. Однако Лысенков этим объяснениям не поверил, стал упрекать шофера в непомерной жадности, она его-де когда-нибудь погубит. «Вот сгорит синим пламенем твой дом, тогда узнаешь», — сказал он. Эти слова завгара вызвали у Заплатова бешеную ярость. Он закричал во весь голос: еще неизвестно, у кого дом раньше сгорит, у него или у Лысенкова, с силой хлопнул дверью и прогрохотал сапогами по железной лестнице.
— О какой вещи шла речь? Что именно всплыло на толкучке? — поинтересовался следователь.
— Может, кольцо? — высказал предположение Дима. — В гараже ходили слухи, что Заплатов продает и перепродает какое-то кольцо, стараясь достать денег на достройку дома.
Вернувшись в горотдел, Толокно зашел в следственный изолятор, куда к этому времени был переведен Игорь Коробов, и задал ему вопрос:
— Фамилия шофера, укравшего когда-то у пассажирки кольцо с аметистом, Заплатов?
Игорь подтвердил. И добавил:
— Кольцо на переделку ювелиру сдавала сожительница Заплатова Галина Самохина.
— А кто украл его с подоконника директорского особняка?
— В момент кражи Заплатов находился в особняке. По моей просьбе он как раз в то время отвозил Медее Васильевне продуктовый заказ.
— А раньше сказать не мог? — сердито произнес Толокно.
— Вы же не спрашивали…
— Ах, так? Ну и сиди, раз такой умный.
Толокно захлопнул за собой железную дверь и ушел.
Мрачного вида мужчина рубил дрова возле остова полусгоревшего сруба. Он казался рыхлым, вялым, болезненно слабым. Но стоило ему, приметившись, взмахнуть тяжелым колуном, как под нездорово бледной кожей, под линялой голубой майкой мгновенно вздувались крутые шары мышц. Следовал мощный удар по стальному тесаку, и огромная, в сучьях, коряга разваливалась надвое, обнажая белое, слоистое, свое древесное естество.
В глаза бросилось дикое несоответствие между неторопливым и безмятежным хозяйствованием дровосека и зловещим видом высившегося за его спиной черного остова полусгоревшего дома.
Следователь Толокно оглянулся на шагавшего вслед за ним инспектора Зубова. Тот кивнул, правая рука его юркнула за полу пиджака, где находился пистолет. «А что, все может быть», — подумал следователь, охватывая взглядом коренастую фигуру с колуном в одной и тесаком в другой руке.
— Вы гражданин Заплатов? — окликнул Толокно мужчину.
От неожиданности тот промахнулся, сверкающий на солнце стальной тесак, по утолщенной части которого Заплатов наносил удар, со звоном выскочил из бревна и отлетел в сторону, в траву. Толокно быстро подошел, наклонился и поднял тесак.
— Жадность в очередной раз вас подвела, Заплатов, — сказал он. — Этот тесак не ваш, он принадлежит гражданину Ерофееву. Он его, конечно, опознает, да и ювелир подтвердит…
Заплатов сильнее сжал в руках топорище. Зубов вышел из-за спины следователя. В руках у него был пистолет.
— Не делайте глупостей, Заплатов, — быстро сказал он. — Бросьте колун.
Сила на глазах покидала Заплатова. Опали бугры мышц, обвисла на лице, на покатых плечах бледная кожа, пальцы разжались, и колун с глухим стуком упал на землю.
— За что вы убили Лысенкова? Из-за дома? Это он поджег?
По сверкнувшему в маленьких глазках Заплатова огню Толокно понял, что угадал. Перед ним стоял человек с неразвитым умом и грубыми чувствами, проявлявшими себя слепыми и буйными вспышками. Его жизненный кругозор был ограничен четырьмя плоскостями будущего домика, обгорелые останки которого чернели за его спиной, — декорации к разыгравшейся драме.