— Вот здесь, — раздался негромкий голос. Он показался Игорю знакомым.
Носильщик с тележкой остановился.
Игорь поднял голову, увидел надпись: «Вагон-ресторан». «Ага, — подумал он, — видимо, в коробках продукты для ресторанной кухни».
Судя по всему, багаж и человека в кепке ждали. Потому что закрашенная белой краской дверь тотчас же пружинисто отворилась и на землю спрыгнул восточного вида мужчина в белой тужурке и черных брюках.
— Привезли? Давайте… А то уж я изнервничался.
— Нервничать вредно, — спокойно сказал пришедший и расплатился с носильщиком.
Тотчас ресторанный работник и пришедший начали разгружать тележку.
— Эй, дорогой! Не поможешь? — крикнул восточный человек Игорю.
— Зачем? Мы сами… — недовольно проговорил человек в кепке.
— У меня дел много. Еще ужин не готов. — И, быстро сунув Игорю в руку пятирублевку, исчез в вагоне-ресторане. Игорь, отставив в сторону свой чемоданчик, принялся за работу: лишняя пятерка в дороге не повредит.
Наработавшись, отыскал свой вагон и устроился на нижней полке. Соседи по купе мало-помалу угомонились. Юноша и девушка в одинаковых майках, тренировочных штанах и кедах забрались на верхние полки. Время от времени из-под потолка, на котором тускло светилась синяя лампа, доносились смешки. Сидевший внизу толстый гражданин, облаченный в мятую пижаму из полосатой ткани, при каждом звуке вздрагивал, прислушивался и со злобой бормотал: «Ишь, безобразники, совсем совесть потеряли, пойти, что ли, позвать проводника?» Он явно искал поддержки у Игоря, но тот молчал.
Проводница принесла чай.
— Я возьму одну вафлю, а сахар у меня свой! — заявил толстяк в пижаме.
Проводница пожала плечами, мол, делайте, как хотите и ушла.
Игорь встал, накинул на плечи куртку и тоже вышел из купе. Полез в карман за расческой, нащупал пятерку, которую сунул ему человек из ресторана. Обрадовался. Есть на что поужинать.
Первым, кого он увидел в ресторане, был восточный человек, Автандил Шалвович. Он стоял за стойкой, протирая вафельным полотенцем мокрые рюмки.
— А, это ты… — сказал он Игорю. — Садись там, у окна. Сейчас обслужат.
Через пару минут к Игорю подошла миловидная официантка с крупной родинкой в вырезе платья и поставила на стол металлическую тарелку — «бифштекс с яйцом и жареным картофелем», стеклянную плошку с салатом — «помидоры и огурцы с луком и сметаной» и бутылку с пивом.
Игорь проговорил:
— Вы ошиблись, это не мне. Я не заказывал.
Официантка склонилась к Игорю и шепнула:
— Не волнуйтесь… Автандил Шалвович угощает.
«Странные они, эти южные люди, никогда не знаешь, чего от них ждать», — подумал Игорь. В бытность свою таксистом он не раз встречался с веселыми, вспыльчивыми и непомерно щедрыми представителями солнечных республик. Видно, Автандил из их числа.
Поезд шел вперед, колеса ритмично стучали на стыках, вагон кидало из стороны в сторону, в металлических гнездах на столе позвякивали бутылки с лимонадом. Игорь задумался: куда он едет, зачем? Сейчас, в поезде, его неожиданное решение сорваться с насиженного места и помчаться вдаль, неведомо куда и зачем, в приморский город, к незнакомым людям, вдруг показалось несерьезным…
Это его постоянное спокойствие далеко не всем нравилось. Однажды Юлька накричала на него: «Неживой ты, что ли? Ударил бы меня. Я же заслужила! А ты молчишь!» Даже Бабуля, сама отличавшаяся спокойным, терпеливым характером, и та как-то сказала: «Какой-то ты тихий, Игорек. Вот дед твой… тоже был незлобивого нрава… Но если где углядит шкоду какую, только держись. Как-то раз Ермолай, Нинки Деевой брат, насыпал в рубаху семенной пшеницы, связал в узел и — ходу, домой значит. А Ваня и угляди… Схватил парня за ворот, а потом и за волосы, да ну таскать. А Ермолай выше Вани на целую голову. Ваня его таскает, Ермолай кричит, и смех, и слезы… Еле-еле люди Ермолая из Ваниных рук освободили. А ты, внучок, какой-то сонный… Хорошо, конечно, что не драчун, не хулиган… А все же…»
Игорь сидит, закусывает, и мало-помалу мысли о себе отходят на задний план, и он, сам того не желая, начинает прислушиваться к разговору за соседним столом, где сидят четверо — муж и жена да старик с дочерью. Игоря, конечно, больше других интересует дочь. Странное у нее лицо — в иные минуты беззащитно-детское, а в иные — взрослое, исполненное страстной силы.