— Вы очень изменились, Лина, повзрослели, что ли? — сказал сидевший напротив девушки круглолицый мужчина с редкими волосами, зачесанными набок.
— Так ведь год прошел, Роман Петрович, — отвечала Лина каким-то странным тоном, будто бы вкладывая в эти простые слова какой-то другой, понятный ей одной смысл.
Лина Примакова приняла решение оставить столицу и вместе с отцом вернуться в Привольск буквально в последнюю минуту. Еще вчера она решительно отвергала уговоры отца, убеждавшего дочь, что уж коли она в институт не попала и актрисы из нее, судя по всему, не выйдет, то следует немедля прекратить разоряющее семью пребывание в Москве, вернуться домой. Лина отвечала, что сделать этого никак не может. Какими глазами она будет смотреть на заводских девчат и парней, еще недавно завидовавших Лине Примаковой, смело ринувшейся в столицу, навстречу ожидавшей ее театральной карьере. А теперь — здрасьте, вот я, завалилась сразу по трем предметам и явилась назад, никому и нигде не нужная, кроме как дома, в Привольске. «Пристроюсь как-нибудь на работу здесь, в столице. А на следующий год снова буду поступать». — «Так разве нельзя готовиться к поступлению в Привольске?» — резонно спрашивал отец. «А вот и нельзя», — отвечала дочь, не находя других доводов.
И вдруг за час до отправления поезда, услышав от отца, что в поезде едут директор Беловежский с женой, собралась и отправилась на вокзал. Она и сама не знала, что на нее нашло, отчего такая внезапная перемена. Из-за Беловежского?
Два года назад Егорунков из отдела кадров, приятель отца, пристроил только что окончившую десятилетку Лину курьером в производственный отдел. Приносила и относила бумажки, почту, газеты, журналы. Дело нехитрое: «Пойди, принеси». Но потом заболела секретарша, Лину временно посадили на ее место, и она, к удивлению Беловежского, проявила и понятливость, и быстроту, и такт. Болезнь секретарши затянулась, Лина полностью вошла в курс дела, и когда заболевшая поправилась и вернулась, то по желанию Беловежского ее отправили в общий отдел, а Лина осталась за секретаря.
То, что Лина влюбилась без памяти в молодого холостого инженера, это не диво. А странно то, что и он не остался равнодушным к юной дочке слесаря Примакова. Это была любовь, а как еще назовешь то, что с ним произошло. Круговерть встреч, расставаний, горе и радость вперемежку.
Оборвалось все так же неожиданно, как и началось. Беловежского направили в Москву на новомодные курсы работников управления.
Ему казалось трудным, невозможным расстаться с Линой хотя бы на день… Но странное дело — стоило отдалиться от Привольска на две тысячи километров, и его отношения с Линой словно бы приобрели другие масштабы… Это было, конечно, чудесно, он ни за что не согласился бы вычеркнуть случившееся из своей жизни. Но образ Лины на расстоянии истончился, побледнел и теперь маячил на небосклоне светлым, но неясным пятном.
Встреча в шумной московской компании с блистательно яркой Медеей завершила дело. Роману Петровичу вдруг показалось: именно такая спутница жизни ему и нужна — умная, волевая, целеустремленная. Куда именно устремленная? Этим вопросом он, захваченный новым чувством, тогда не задавался.
…Для Лины это был удар, да еще какой! Не то чтобы она имела на Романа Петровича какие-то виды, если и имела, то втайне, не признаваясь в них даже себе самой. А вот чувства и отношения были, из песни слова не выкинешь — что было, то было, а она в свои ранние девичьи годы только этим и жила — чувствами и отношениями, чем же еще? И вдруг все обрывается так внезапно, так пошло, ее убирают с глаз долой, и давай, Лина, живи дальше как можешь.
Поначалу ей показалось, что «дальше жить» она вообще не может, пару раз даже прогулялась возле пруда да вдоль железнодорожной ветки, по которой завод отправлял на все четыре стороны света готовую продукцию. Но здоровая натура взяла верх, она поплакала в подушку и перестала. Попробовала вышибить клин клином. Завела роман с длинноволосым помощником режиссера местного драмтеатра. Он-то и вскружил Лине голову разговорами о необыкновенной жизни, которой живут артисты, и о пластике ее тела, явно указывавшей, по его словам, на большое Линино дарование.
И вот теперь она возвращалась в Привольск с разбитым сердцем, несбывшимися мечтами, короче говоря, с неудавшейся жизнью. А кого в этом винить? Человека, ехавшего в спальном вагоне с женой?
Вот где крылась отгадка неожиданного решения Лины ехать в Привольск! Она должна была — и немедленно — собственными глазами увидеть женщину с таинственным именем Медея и не одну ее, а вместе с ним, с Беловежским, потому что, только увидев их обоих, могла бы понять, уяснить что-то очень важное для себя. Это она и подсказала отцу мысль — пригласить Беловежского с женой на ужин в вагоне-ресторане.